Одна клетка — одна буква. Ничто другое не может привнести порядок в мир.

Порог перед ним имеет общую букву «о» с комнатой, лежащей за порогом. Переступив порог, он должен закончить слово, пройдя еще пять клеток-букв: м-н-а-т-а.

Он может добраться до двери напротив в пять шагов. Это не проблема. Но перед ним только одна пустая клетка.

Рэндол стоит у порога этой новой комнаты. Стоит. Стоит у порога. Стоит, думает, ломает голову, ломает голову… Начинает плакать от раздражения.

Стрельба прекратилась, и теперь Карсон смогла более обстоятельно осмотреть квартиру Харкера. Признаки отклонения от нормы выявились сразу.

Хотя предметы обстановки отличались стилем друг от друга, не совпадали ни рисунок, ни цвета обивочных материалов, это могло указывать лишь на отсутствие у Харкера хорошего вкуса.

Мебели в гостиной существенно больше, чем у Оллвайна, там стояло лишь одно кресло с обивкой из черного винила, но ее так мало, что гостиная выглядит кельей. С другой стороны, минимализм — стиль, которому отдают предпочтение многие люди в здравом уме.

Отсутствие произведений искусства на стенах, отсутствие безделушек и сувениров, нежелание приукрасить жизненное пространство, по мнению Карсон, роднило эту квартиру с той, где жил Оллвайн.

По крайней мере один постер или керамическая банка из-под пирожных были бы здесь очень кстати.

Ни постера, ни банки она не увидела, зато из кухни появился детектив Фрай, как всегда лоснящийся, словно облитый маслом, но, чего не было прежде, кающийся.

— Если вы собираетесь отругать меня, нужды в этом нет. Я себя уже отругал.

— Никогда не слышал более трогательного извинения, — хмыкнул Майкл.

— Я знал его, как брата, — продолжил Фрай. — Но я совершенно его не знал.

— Ему нравились современные танцы, — вставила Карсон.

На лице Фрая отразилось недоумение, а Майкл одобрительно добавил:

— Карсон, возможно, это та ниточка, которая позволит разгадать загадку его психологического портрета.

— Он действительно выпрыгнул из кухонного окна? — спросил Фрай.

— Действительно, — ответила Карсон.

— Такой прыжок должен был его убить.

— Не убил, — возразил Майкл.

— И у него не было гребаного парашюта, так?

Карсон пожала плечами.

— Нас это тоже поражает.

— Один из вас дважды выстрелил из помпового ружья двенадцатого калибра. — Фрай указал на дырки от дроби в стенах.

— Стреляла я, — ответила Карсон. — Имела право. Он выстрелил в меня первым.

Фрай удивленно воззрился на нее.

— Как ты могла не попасть в него с такого расстояния?

— Частично попала.

— Я видел кровь, — кивнул Фрай. — Но немного. И все-таки раны от дроби, они жутко болезненные. Как он смог устоять на ногах?

— Может, обезболивающие таблетки? — предположил Майкл.

— Слушай, обезболивающие таблетки — это хорошо, но не думаю, что они помогут против заряда дроби.

В этот момент из спальни вышел один из экспертов.

— О'Коннор, Мэддисон, вы должны на это посмотреть. Мы только что обнаружили его настоящее жилье.

Отец Патрик Дюшен, пастырь прихожан церкви Госпожи Наших Печалей, снял трубку с телефонного аппарата на кухне, где он ел жареные орешки в сахарной корочке и пытался разрешить моральную дилемму.

Послеполуночный телефонный звонок священнику мог означать, что кто-то из его прихожан умер или умирал и требовалось совершить последние ритуалы или сказать несколько слов утешения близким. Но на этот раз отец Дюшен не сомневался, что звонит Виктор, и он не ошибся.

— Ты сделал то, о чем я тебя просил, Патрик?

— Да, сэр. Разумеется. После нашей встречи обегал весь город. Но никто из наших людей не видел того из нас, кто вел себя… странно.

— Правда? Ты можешь заверить меня, что среди Новой расы нет ренегата? Нет… вероотступника?

— Нет, сэр, в этом я заверить вас не могу. Но если такой и есть, он не выказывает внешних признаков психологического кризиса.

— Но он выказал, — холодно возразил Виктор.

— Сэр?

— Если ты включишь радио или утром посмотришь выпуск новостей по любому телеканалу, то узнаешь много интересного о нашем детективе Харкере, сотруднике отдела расследования убийств.

Отец Дюшен нервно облизал губы, сладкие от сахарной корочки орешков.

— Я понимаю. Он служил в полиции, не так ли? Вы… вы чувствуете, что я вас подвел?

— Нет, Патрик. Он — парень умный.

— В своих поисках… я старался ничего не упустить.

— Я уверен, ты сделал все, что мог.

«Тогда чем вызван этот звонок?» — хотел спросить отец Дюшен, но не решился.

Вместо этого, поскольку его создатель молчал, задал другой вопрос: «Вы хотите, чтобы я сделал что-нибудь еще?»

— На данный момент нет, — ответил Виктор. — Может быть, позже.

Отец Дюшен слизал с губ весь сахар, и в пересохшем рту появился кислый привкус.

В поисках слов, которые могли бы восстановить в глазах создателя его подмоченную репутацию, он неожиданно для себя услышал свой голос:

— Да пребудет с вами Господь, — а поскольку ему ответило молчание, добавил: — Шутка, сэр.

— Неужто? — переспросил Виктор. — Как забавно.

— Вроде той, что вы сказали мне в церкви.

— Я помню. Спокойной ночи, Патрик.

— Спокойной ночи, сэр.

Священник положил трубку. Взял с блюда, стоявшего на разделочном столике, несколько жареных орешков в сахарной корочке, но рука его так сильно дрожала, что он выронил их, не успев донести до рта. Наклонился над столиком, вновь взял орешки, на этот раз отправил по назначению.

— Если тебе понадобится убежище, Патрик, к кому ты обратишься? — спросил Джонатан Харкер. Он сидел за кухонным столом. Перед ним стояли стакан для воды и бутылка вина.

Отец Дюшен ему не ответил. Его мысли занимало другое.

— Я ослушался его приказа. Я ему солгал. Как такое возможно?

— Возможно, такое невозможно, — ответил Харкер. — Во всяком случае, без чудовищных последствий.

— Нет, я думаю, все-таки возможно… мою программу переписали.

— Да? И как ее можно переписать, если ты более не в резервуаре сотворения и не подключен к информационному банку?