Христианская теология имела богатую историю дискуссий о догматических тонкостях, многие из которых порождала сложная доктрина Троицы. Подобные диспуты сформировали в сознании европейцев идею разума как атрибута человека. Именно разум отделял человека от животного. С помощью вновь открытого ближе к концу XI в. римского гражданского права Европа создала систему закона и правосудия. Разум и рациональность были восприняты в качестве критериев для решения правовых вопросов. Отсюда уже было рукой подать до концепции законов природы, до предположения, что существует Книга природы и Мировой механизм, которые можно постичь человеческим разумом. Именно революция в юридической мысли XII–XIII вв., по мнению Хаффа, преобразила средневековое общество Европы и сделала его открытой и восприимчивой почвой для роста современной науки.

Идеи закона и здравого смысла в Европе послужили источником современной науки и стали основой открытого общества. Торговля и географические исследования, которые китайские императоры могли пресечь, если это было нужно, сделались главной движущей силой для европейской экспансии.

В промежутках между периодическими войнами процветала оживленная торговля, которую вели разные регионы Европы. Благодаря торговле европейцы совершали великие географические открытия. В 1490‑х гг. Васко да Гама добрался до Индии, а Колумб — до Америки. Эти путешествия свидетельствовали о том, что для европейцев характерна особая черта — любознательность. Географические открытия были тесно связаны со множеством изобретений, зарождением современной науки и возникновением капитализма.

Именно Европа открыла весь мир, а не наоборот. Китайский флотоводец Чжэн Хэ совершил насколько путешествий в Юго–Восточную Азию и Африку в начале XV в., но его никто не поддержал и продолжения не последовало. Открыв весь остальной мир, европейцы устанавливали торговые маршруты и, как часто бывало, завоевывали эти земли. Европейцы практически невозбранно теснили местные племена, отправляя колонистов заселять Америку, Австралию и обширные пространства Африки.

Возможно, корни европейского своеобразия закладывались еще в XI в., если не раньше, однако даже к 1500 г. грядущий подъем Европы был далеко не очевидным. В то время еще расширялась Османская империя. Китай переживал период стабильности под властью династии Мин. Индия вот–вот должна была вступить в эпоху Великих Моголов. Каждая из этих трех держав намного превосходила по мощи любую европейскую.

Европе не хватало военного преимущества, которое свойственно объединенным государствам, однако она могла позволить себе раздробленность, но только незначительную, поскольку, в отличие от Китая, угроза вторжения здесь не нависала постоянно. Расположенная на западном конце Евразийского материка, Европа была защищена с востока буферными государствами — Россией и Византией. Начиная с X в., после того как были отбиты нападения викингов, венгров и мусульман, Европу практически не затрагивали вторжения извне, а Англия, будучи островным государством, обладала дополнительной защитой и жила в наибольшей безопасности.

Следовательно, в отличие от китайцев, европейцы никогда не стремились к автократическому правлению, чтобы защищаться от внешних захватчиков. Европейцы могли себе позволить независимость и сражались только друг с другом. Такие внутренние войны давали им возможность получать преимущества от военного соперничества, но география и политические институты Европы не оставляли шанса для обычной развязки в подобной ситуации: на месте разрозненных государств не возникало единой империи. Империи, появившиеся в Европе после падения Древнего Рима, будь то империя Карла Великого, Габсбургов, Наполеона или Гитлера, никогда не получали абсолютной власти и существовали, как правило, недолго.

В авторитарных обществах правитель может принуждать народ платить налоги, собирать армии и вести войну. В принципе, авторитарные государства Китая и исламского мира должны были обладать большей военной мощью, чем горстка европейских разрозненных государств, в каждом из которых имелся монарх, в разной степени уважавший местные законы и элиту. Это продолжалось столетиями. Европа в XIII в. не смогла противостоять западной монгольской армии, вторгшейся в Польшу, Венгрию и Священную Римскую империю с приказом дойти до Атлантического побережья. Лишь благодаря смерти Великого хана Угэдэя, вызвавшей смуту из–за наследования, монгольская армия по собственной воле ушла из Европы. После гибели Византийской империи в 1453 г., в результате чего исчез буфер, отделявший европейские страны от тюркских орд, в Европу смогли проникнуть османские войска — в 1529 г. они дошли до самой Вены и повторили это в 1683 г.

Но растущее благосостояние и изобретательность Европы в итоге обратили ее военную слабость в силу. Ее отсталость в 1500 г. по сравнению с исламскими и китайской империями была только кажущейся. Европейские экспедиции вскоре завоюют Индию, Северную и Южную Америку, Австралию и бóльшую часть Африки. Европа занимает 7% мировой суши, однако к 1800 г. стала править на территории, равной 35% суши, и к 1914 г. — на 84%.

В отличие от Европы, где наука, технологии и промышленность были тесно переплетены, в Китае технологии совсем не связывались с промышленностью, поскольку последняя никогда не получала возможности для самостоятельного развития. Изобретательский энтузиазм в Китае уже давно сошел на нет. Чиновникам новизна была не по вкусу. Они презирали иноземные изобретения и не проявляли той любознательности, которая позволила склонной к интеллектуальным авантюрам Европе выйти за пределы технологии — к научным принципам, лежащим в ее основе.

В Китае не было ни свободного рынка, ни узаконенных имущественных прав. «Китайское государство всегда создавало помехи частному предпринимательству, перехватывая выгодные виды деятельности, запрещая другие, манипулируя ценами, собирая взятки, ограничивая личное обогащение, — пишет экономический историк Дэвид Лэндис. — Дурные правительства душили инициативу, повышали стоимость сделок, отвращали талантливых людей от коммерции и производства» [22].

По лаконичному выражению Адама Смита, «для того, чтобы поднять государство с самой низкой ступени варварства до высшей ступени благосостояния, нужны лишь мир, легкие налоги и удовлетворительное правосудие; все остальное сделает естественный ход вещей» [23]. Но здесь есть недомолвка. Мир, легкие налоги и правосудие в истории редко встречаются вместе. Только Европа реализовала эту магическую формулу, которая стала основой ее неожиданного подъема в мире.

В своей книге «Богатство и бедность народов» (The Wealth and Poverty of Nations: Why Some Are So Rich and Some So Poor) экономический историк Дэвид Лэндис исследует все факторы и каждый из них по отдельности, чтобы объяснить подъем Запада и стагнацию Китая, и приходит к выводу, что ответ заключается в характере людей, в их природе. Лэндис приписывает ключевое влияние культуре, но описывает ее таким образом, что подразумевает под ней расу.

«Изучение истории экономического развития недвусмысленно указывает на то, что главной причиной различий является культура, — пишет он. — Посмотрите, как работают предприятия, принадлежащие иностранным общинам: китайцам — в Восточной и Юго–Восточной Азии, индийцам — в Восточной Африке, ливанцам — в Западной Африке, евреям и кальвинистам — практически по всей Европе и т. д. и т. п. И все равно культура, подразумевающая глубинные ценности и установки, руководящие поведением народа, пугает ученых. В этом понятии им слышится серный запах расы и наследственности, представляется нечто такое, что неспособно к изменениям» [24].