Множество данных, в том числе эксперименты с очень маленькими детьми, указывают на врожденную предрасположенность к социальности: сотрудничеству, помощи другим, подчинению общим правилам, наказанию тех, кто их нарушает, избирательному доверию к другим, а также чувству справедливости. Гены, регулирующие систему нейронных связей, обусловливающую такое поведение, по большей части неизвестны. Но вполне вероятно, что они существуют, ведь генетические системы, регулирующие фермент МАО-А, связанный с агрессивностью, и гормон окситоцин, модулятор доверия, уже найдены.

Второе допущение: это генетически обусловленное социальное поведение поддерживает институты, вокруг которых строятся человеческие общества. Если такие формы поведения существуют, то кажется бесспорным, что институты должны от них зависеть. Эту гипотезу поддерживают такие авторитетные ученые, как экономист Дуглас Норт и политолог Фрэнсис Фукуяма: они оба считают, что институты опираются на генетику человеческого поведения.

Третье допущение: эволюция социального поведения продолжалась в последние 50 000 лет и в историческое время. Эта фаза, несомненно, происходила независимо и параллельно в трех основных расах после того, как они разошлись и каждая совершила переход от охоты и собирательства к оседлой жизни. Данные генома, подтверждающие, что человеческая эволюция продолжалась в недавнем прошлом, была обширной и региональной, в целом поддерживают этот тезис, если только не будут найдены какие–то причины, по которым социальное поведение окажется свободным от действия естественного отбора.

Лучшим доказательством этого предположения стала бы идентификация генов, формирующих нейронные связи, отвечающие за социальное поведение, а также демонстрация того, что в каждой расе они находились под давлением естественного отбора. Пока подобных анализов не существует, поскольку гены, лежащие в основе социального поведения, в основном неизвестны. Но гены мозга, исполняющие неизвестные функции, есть среди генов, для которых обнаружено давление естественного отбора в трех основных расах, а это доказывает, что гены, отвечающие за функционирование нейронных связей, не свободны от недавних эволюционных изменений. Кроме того, ген МАО-А, влияющий на агрессивность, значительно различается у разных рас и народностей, причем таким образом, что предполагается, хотя это и не доказано, что этот ген испытывал давление отбора.

Четвертое предположение заключается в следующем: развитое социальное поведение можно на самом деле наблюдать в разных современных популяциях. В число поведенческих изменений, исторически доказанных для английского населения за 600-летний период, предшествовавший Промышленной революции, входят снижение насилия и повышение грамотности, склонность к труду и накоплению. Такие же эволюционные изменения, по–видимому, произошли и в других аграрных популяциях Европы и Восточной Азии до того, как они вошли в эпоху своих промышленных революций. Еще одно поведенческое изменение очевидно для популяции евреев, адаптировавшейся на протяжении веков сначала к требованиям системы образования, а потом — к особым профессиональным нишам.

Пятое допущение связано с тем, что значительные различия существуют между человеческими обществами, а не между их отдельными представителями. Человеческая натура по всему миру в целом одинакова, за исключением небольших различий в социальном поведении. Эти различия, пусть и едва заметные на уровне индивида, складываются и образуют общества, весьма отличные друг от друга по своим качествам. Эволюционные различия между человеческими обществами помогают объяснить основные поворотные моменты в истории, такие как построение Китаем первого современного государства, подъем Запада и упадок исламского мира и Китая, а также экономическое неравенство, которое появилось в последние столетия.

Утверждение, что эволюция сыграла некоторую роль в человеческой истории, не означает, будто эта роль обязательно значительная и уж тем более решающая. Культура — мощная сила, и люди не рабы врожденных склонностей, которые могут только направлять психику так или иначе. Но если все индивидуумы в обществе имеют одинаковые склонности, пусть и незначительные, например к большему или меньшему уровню социального доверия, то этому обществу будет свойственна именно эта тенденция и оно будет отличаться от обществ, в которых подобной склонности нет.

Что писали бы историки, если бы были уверены в том, что эволюция действительно имеет отношение к их сфере знания? Они бы точно обратили больше внимания на эволюционную роль таких факторов, как демография или войны, в формировании человеческих обществ. Рост населения, очевидно, был движущей силой, побуждавшей общества создавать для себя все более сложные структуры — и для организации бóльших групп людей, и для защиты от соседей, также стремившихся к численной и территориальной экспансии. Под давлением войн вождества сливались в архаические государства, а государства — в империи. Подобные процессы носили кровопролитный характер и замедлялись только тогда, когда популяции оставались малочисленными и разрозненными или люди могли куда–либо уйти.

Факторы естественного отбора, действующие внутри сообществ, были так же важны. Аграрные общества тысячелетиями держали людей на грани нищеты — в подобной ситуации, как понял Дарвин, отбор будет благоприятствовать малейшему преимуществу для выживания. В условиях всеобщей нехватки ресурсов «храповик богатства», то есть способность богатых оставлять больше выживших детей, медленно и постепенно распространял в обществе те формы социального поведения, которые были ему необходимы для современного процветания.

Эти факторы действовали независимо внутри популяций на каждом континенте, направляя их по параллельным путям, однако в итоге они все же разошлись. Ранние государства появились в Восточной Азии, Европе, Африке и обеих Америках. Однако в Австралии численность населения оставалась небольшой, а климат — слишком неблагоприятным, чтобы стимулировать появление сельского хозяйства или более сложной социальной структуры, чем в охотничье–собирательских племенах.

Человеческие общества со своими характерными чертами возникли на всех пяти континентах и некоторые из них стали основой главных цивилизаций. Историки по понятным причинам отрицают расовые категории в научной мысли, поскольку наиболее опасные концепции типа арийской расы не имели исторических обоснований («арийский» — категория лингвистическая). Но было бы ошибкой исключать всякую возможность участия эволюции в истории. Крупнейшие цивилизации созданы двумя основными расами — восточноазиатской и европейской, как их выделяют генетики. Представители восточноазиатской расы построили государства Китая и Японии, а также сформировали культуры сибирских степей, например такую как монгольская. К европеоидной группе относятся цивилизации Индии, России, Запада, Южной Америки и исламского мира.

Главное влияние генетики заключается в том, чтобы придать социальному поведению, а значит, и институтам в каждом обществе существенную долю инерционности и стабильности. Быстрые изменения, вероятно, связаны с культурой, а не с генетикой, но если превалирующее социальное поведение в каждой цивилизации имеет генетическую основу, как утверждалось в предыдущей главе, то степень изменений в отношениях, скорее всего, будет ограничена. Иными словами, неспешная поступь эволюции оказывается невидимым ошейником, сдерживающим бег истории.