Покинув Линнхерст, она медленно проехала по холмистым сельхозугодьям, прибавила скорость и выехала на широкую новую дорогу. Миновав «Макдоналдс», придорожный торговый центр и заправочную станцию, Лина закрыла окна, чтобы не чувствовать влажного ветра, и включила кондиционер. «Калеб Харпер, – подумала она. – Кто же ты такой?»

Едва она свернула на автостраду, зазвонил телефон. Лина снизила скорость и осторожно подтянулась к обочине.

– Лина, вы уже уехали? – Это была запыхавшаяся Нора.

– Как раз еду в Ричмонд. Все в порядке? – Лина вздрогнула, когда мимо на бешеной скорости промчалась машина.

– Лина, я хочу вам кое-что дать. Вы можете снова заехать в архив? На минутку?

Лина посмотрела на часы. На самом деле возвращаться было некогда, но в голосе Норы звучала настойчивость, и Лина поняла, что речь пойдет как раз о том, из-за чего Нора утром так холодно выпроводила ее.

– Я что-то забыла? – спросила Лина, хотя знала, что это не так.

– Вовсе нет. Просто я не знала, что делать, когда вы спросили о Калебе Харпере. Я просто онемела. Прошу прощения, дорогая. Я все объясню, когда вы приедете.

Возмущение и любопытство боролись в душе Лины, но любопытство взяло верх.

– Нора, – сказала она, – я скоро буду.

Лина повесила трубку и оглядела пять полос дороги. Впереди она увидела разворот для полиции, строго запрещенный для гражданских лиц, но чрезвычайно полезный для тех, кому нужно быстро изменить направление движения. Лина дождалась просвета в потоке машин, резко прибавила скорость и аккуратно развернула машину поперек всех пяти полос. Лина крутанула руль. От резкого поворота у нее закружилась голова: ясное небо Вирджинии и широкие зеленые поля, окаймлявшие дорогу, казалось, слились воедино, превратившись в сплошную смесь синих, серых и зеленых тонов, но машина повернула на юг, головокружение прошло, и Лина прямиком помчалась обратно в Линнхерст.

Припарковавшись, Лина поспешила вниз по склону холма к зданию архива. Нора сидела на ступеньках парадного крыльца, частично скрытая в полуденной тени.

– Лина, я так рада, что вы приехали, – сказала Нора. Она встала и повернулась к двери, и Лина увидела, что ее волосы распущены и красиво струятся по плечам – серебристо-серые с вкраплениями желтовато-белых прядей, как у привидения. Через плечо была перекинута пестрая вышитая матерчатая сумка на толстом черном ремне.

Они вместе вошли в здание, и Нора, повернувшись, щелкнула засовом, запирая дверь изнутри.

– Меньше всего нам нужны незваные гости, – сказала Нора.

Они остановились перед деревянной стойкой в нескольких шагах друг от друга.

Нора направилась было к стеллажам, но тут же резко повернулась, волосы волной взметнулись позади нее. Она остановилась, глядя на Лину широко раскрытыми глазами, как будто растерявшись, и глубоко вздохнула.

– Давайте просто присядем. Мы здесь одни. – Она вернулась за справочную стойку, а Лина села напротив за аккуратный круглый стол. Когда Нора сняла сумку и положила ее на стол, Лина заметила, что тонкие пальцы собеседницы дрожат.

– Ну вот, – сказала она и вытащила из сумки большой белый конверт. – Хочу отдать это вам. Думаю, это поможет вам найти семью Джозефины Белл. Это документ, написанный Калебом Харпером. Что-то вроде рассказа или письма, хотя не думаю, что оно вообще дошло до адресата. Я нашла его запечатанным среди бумаг из поместья Стоунов – они много лет назад купили ферму, где раньше жили Джек Харпер и его жена Доротея Раундс Харпер. Я хранила их в архиве как документы, представляющие общий интерес для графства. Но вот эта бумага, – она похлопала по конверту, – привлекла мое внимание. Почему, сами увидите. Это очень грустная история, очень грустное письмо. Но я не связывала его напрямую с Лу Энн Белл… до скандала с авторством. И тогда я поняла значение письма, ну, и забрала его. Унесла домой. – На лице Норы отразилась гордость, смешанная с испугом. – Я знала, что это нехорошо, но не могла иначе. Я не хотела, чтобы стэнморовские адвокаты узнали об этом. Одному Богу известно, что они с ним сделают. Все эти махинации… слов нет. Я люблю Лу Энн, правда, люблю, но не могу участвовать в обмане. Эти картины написала Джозефина, а не Лу Энн. И ни я, ни Стэнморы, ни еще кто-то ничего тут не поделают, как бы ни старались.

Лина протянула руку и взяла конверт.

– Что за махинации, Нора?

– О, Лина, не мне об этом говорить. Но их полно… сплошное жульничество. Очень многие расстроены из-за этого, из-за того, что потеряли Лу Энн. То есть ее-то они не потеряли, но… это трудно сформулировать. Утратили свое представление о ней. Понимаете? Душераздирающая история.

– Понимаю, – тихо сказала Лина. Завеса темных волос. Чувство покоя.

– И еще, Лина, простите, что я сразу не отдала это вам. Я… сомневалась, можно ли вам доверять. Все-таки я утащила это из архива, спрятала от стэнморовских адвокатов. Так ведь можно и работу потерять. – Нора говорила тихо, но потом с силой произнесла: – Но, думаю, пришло время. Вы согласны?

Лина кивнула.

Нора резко поднялась со стула.

– Ну, не хочу, чтобы вы опоздали на свой рейс. Спасибо, что приехали.

– Вам спасибо, Нора. – Лина встала и обняла ее, они были примерно одного роста.

Нора отодвинулась первой.

– Боже мой, чуть не забыла напомнить, – сказала она. – Осторожнее с этим документом! Он очень старый, очень хрупкий. – Ее тон стал деловым и озабоченным. – Не забывайте надевать хлопчатобумажные перчатки, работая с ним. Люди не понимают, что такое кислота на пальцах. Приходится буквально бороться, чтобы все эти документы не рассыпались в пыль. Бороться! – Нора вздохнула и подмигнула Лине, а та подмигнула ей в ответ.

Самолет до самого Нью-Йорка летел по темному небу; Лину ничто не отвлекало, только расплывчатое отражение освещенного салона и ее собственная темная тень в стекле. Она с большим трудом удержалась, чтобы не распечатать конверт, но последние слова Норы все еще звучали у нее в ушах: хлопчатобумажные перчатки! хлопчатобумажные перчатки! Калебу Харперу придется подождать.

Вместо этого Лина развернула газету «Нью-Йорк таймс», которую купила в аэропорту. Сегодня должна была выйти рецензия Портера на выставку Оскара, – и вот она, на первой полосе рубрики «Искусство», – фото Оскара в заляпанных краской джинсах и с вымученной улыбкой рядом с портретом «Хватит!».

Лина рассматривала зернистую фотографию отца: аккуратно подстриженная бородка, короткие волосы, темные очки (зачем? от солнца?), вздернутые на лоб. Его лицо не выражало никаких эмоций, не объясняло, зачем он создавал эти картины, что надеялся передать, изображая Грейс, свою покойную жену, именно в такой манере. Лина чуть было не отложила газету, но передумала. Любопытство, сходное с тем, которое вызывают автокатастрофы и стихийные бедствия, овладело ею, и она начала читать: