Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Над всеми ими в Херсоне и тут Александр Васильевич Суворов. Надлежит сказать правду: вот человек, который служит и потом, и кровью. Я обрадуюсь случаю, где Бог подает мне его рекомендовать. Каховский в Крыму – полезет на пушку с равной холодностью, как на диван, но нет в нем того активитета (курсив мой. – Примеч. авт.), как в первом. Не думайте, Матушка, что Кинбурн крепость. Тут тесный и скверный замок с ретраншементом весьма легким, то и подумайте, каково трудно держаться там. Тем паче, что с лишком сто верст удален от Херсона»[582].
На эту высокую оценку государыня отозвалась тотчас по получении потемкинской эпистолы:
«Усердие Александра Васильевича Суворова, которое ты так живо описываешь, меня весьма обрадовало. Ты знаешь, что ничем так на меня неможно угодить, как отдавая справедливость трудам, рвению и способности. Хорошо бы для Крыма и Херсона, есть ли бы спасти можно было Кинбурн» [583].
В этом маленьком отрывке важны два обстоятельства. Первое – та теплота, с которой Екатерина II пишет об удовольствии услышать похвалу Суворову из письма Потемкина. Очевидно, что похвала, исходящая столь непосредственно от князя, особенно возвышает в ее глазах того, кого хвалит он. И второе: императрица – женщина и вроде бы не обязана иметь военного образования, но как крупнейший политик с подлинно стратегическим кругозором она чрезвычайно верно оценивает значимость небольшой крепости на краю России в тех огромных политических и военных бурях, которые разразились вокруг нее.
Пока похвалы в адрес Суворова ложатся на писчую бумагу светлейшего адресата, из Очакова греки-перебежчики приносят тревожную весть: паша ждет прибытия турецкой эскадры из Варны, чтобы атаковать и взять Кинбурн[584]. О, как сейчас нужна была бы победа адмирала Войновича над ней, но «о Севастопольском флоте никакого известия нет»[585]. И наша эскадра, стоящая в бухте Глубокой, на лимане, под началом контр-адмирала Н. С. Мордвинова, не проявляет активности. Одна лишь галера «Десна» под начальством отважного мальтийца шевалье Дж. де Ломбарда 14 сентября «атаковала весь турецкий флот до линейных кораблей; бился со всеми судами из пушек и ружей два часа с половиной и, по учинении варварскому флоту знатного вреда, сей герой стоит ныне благополучно под кинбурнскими стенами. Сам и один он ранен в ухо пулею. Поздравляю Вашу Светлость!»[586] – доносит Суворов Потемкину 15-го. В тот же день лейтенант Ломбард вторично атаковал турецкие канонерские лодки и загнал их под защиту турецких линейных кораблей, и снова он действовал один. Герой наш недоволен пассивностью Мордвинова и иронично указывает на это в рапорте Потемкину от 18 сентября, говоря, что о действиях эскадры князь может усмотреть из… рапорта Ломбарда адмиралу, но о храбреце-мальтийце пишет в превосходной степени:
«…и, светлейший князь! о новых лаврах сего редкого героя … мы тому очевидцы»[587].
И тут же в конце письма – сообщение от новой партии греческих перебежчиков о прибытии варненской эскадры. И тональность этого сообщения совсем иная, чем в том отрывке, где речь идет о мужестве Ломбарда:
«Прежде бывшей у Варны флот прибыл от Кучук-Бея и стоит на здешней высоте отсюда милях в четырех. Здесь, светлейший князь! сумневаться не извольте, мы уповаем на милость Божию» [588].
О том, что уповать на нее необходимо, да еще как, становится ясно из рапорта от 21 сентября: по проведенным подсчетам, турки собрали 8 линейных кораблей, 6 фрегатов и шебек, 1 полушебека, 3 больших и 1 малое бомбардирское судно, 25 канонерских лодок, малых судов свыше ста:
«А как по разным известиям, светлейший князь! в сих водах турецких линейных кораблей превосходное число против остающей части, прославил бы себя Севастопольский флот! о нем слуху нет»[589].
Но горе-адмиралу Войновичу в этот момент было не до славы: он не только упустил варненскую эскадру турок, но и попал в свирепейшую бурю, растрепавшую и покалечившую корабли его эскадры. На линейном корабле «Мария Магдалина» были сломаны все три мачты, и штормом его пригнало в Босфор, где и был корабль пленен вместе с экипажем.
Через три дня Потемкин узнал об этой катастрофе и в совершеннейшем упадке духа, мучимый пароксизмом лихорадки, написал отчаянные письма графу Румянцеву и государыне. И граф Задунайский, находившийся в глухой ссоре с Потемкиным, и Екатерина II, не сговариваясь, пишут ему ободряющие письма, желая восстановить его воинственный дух. Успокаивают его и рапорты Суворова об усилении артиллерии Кинбурна, о приводе в Херсон рекрутов, о раздаче войскам заслуженных денег[590], а более всего – об успехах по вооружению эскадры Н. С. Мордвинова:
«Я вчера возвратился из Глубокой, наша эскадра тамо вооружается похвально и трудолюбиво и нежелательно, чтоб турки ушли» [591].
Последнее замечание было особенно важно: значит, генерал уверен в себе, в войсках, в будущей победе.
Писан этот рапорт был 29 сентября из Кинбурна, где Суворов находился с 14-го числа, а уже 30-го турецкая эскадра с полудня до глубокой ночи обстреливала крепость, галеру «Десна», ближние лагеря, в которых стояли войска, но урона причинить турки не смогли. Ночь прошла спокойно. Но утром 1 октября, в самый праздник Покрова Богородицы, – началось. На рассвете турецкий флот открыл жестокую канонаду «по Кинбурнской крепости, галере “Десна” и ближним лагерям»[592]; в 9 часов утра с пяти турецких судов на косе, вверх по лиману, в 12 верстах от Кинбурна, пытались высадиться бывшие запорожцы[593], но их отбили. Это был явно ложный удар, так как на косе, на самом мысу, стали видны турецкие солдаты, перевозимые непрестанно с кораблей. Они с поспешностью рыли окопы, приближаясь к крепости. Наш герой расположил свои части по диспозиции: в 1-й линии – Орловский и Шлиссельбургский пехотные полки, во 2-й – Козловский пехотный полк, к нему примкнут либо составят резерв, когда прибудут, легкий батальон Муромского пехотного полка и два резервных эскадрона Павлоградского и Мариупольского легкоконных полков, донские казачьи полки Орлова, Исаева и Сычева прикрывают фланги 1-й линии. В крепости – две роты шлиссельбуржцев, за крепостью – по одной роте орловцев и козловцев как оперативный резерв. Послан был приказ идти к крепости павлоградцам и мариупольцам, они стояли в 10 верстах к Петербургскому драгунскому полку, но ему надо было пройти 36 верст. Меж тем туркам оставалась до Кинбурна уже одна верста.