Я обреченно прикрыла глаза.

Значит, вчера я правильно догадалась. Нутром почувствовала, что что-то не так. Но все же поддалась на его обаяние, расслабилась. Почему? Да потому, что, похоже, слишком долго обманывала себя. А поутру этот проклятый запах стал еще сильнее, ярче. От него снова, как и вчера, кружилась голова. Всклокоченные после сна, волосы лиса топорщились в разные стороны, но только сейчас я поняла, что непонятный рыжеватый оттенок им придала обычная пенка для укладки. А тот факт, что на его теле не было не единого лишнего волоска, совершенно элементарно объяснялся одним-единственным словом: эпиляция.

Мамочка… ну как меня могло угораздить так вляпаться?!

Александр Лисовский.

Господи, где же я так провинилась, что вот уже вторую неделю этот треклятый лис не дает мне проходу?!

– Оля? – настороженно спросил оборотень, когда я воочию убедилась, что мне это не приснилось, и сжала зубы, чтобы не обложить его матом. Хотя, по большому счету, материться на него не имело смысла: я ведь сама его выбрала. Сама запретила ему снимать маску. Сама бросилась на шею.

И от этого становилось только хуже.

– Оля! – рыкнул оборотень, когда я развернулась и, рванув дверь на себя, ринулась на улицу.

Не хочу его больше видеть. Никогда. Ни слышать. Ни чувствовать этот запах… куда угодно, только не рядом с ним!

Меня в мгновение ока поймали, остановили, прижали к груди и, как вчера, одной рукой обхватили за голову, поглаживая растрепанные волосы с такой подкупающей нежностью, что вкупе со сводящим с ума ароматом его кожи меня это едва не добило. И я чуть не расплакалась от ощущения совершенного предательства. От обиды. От простого понимания чудовищной ошибки, которая в конечном итоге должна была меня уничтожить.

– Оля… Оленька… – на удивление ласково проговорил лис, прижав меня еще крепче, а затем для чего-то чмокнув в макушку. – Ну, что же ты такая упрямая? Сколько еще я должен за тобой бегать, чтобы ты поняла, что это все не случайно?

Я до боли прикусила губу и попыталась вырваться, но куда там – без магии наши силы были неравны.

– Что? Добился своего?! – прошипела я, вскинув голову и чуть не разбив проклятому лису нос.

Лисовский отвел с моего лба непослушную прядку, наклонился и, легонько поцеловав меня в нос, спокойно предложил:

– Оля, выходи за меня замуж?

От неожиданности я поперхнулась. Но лис смотрел серьезно, внимательно. Держал по-прежнему крепко, будто всерьез думал, что я полезу драться. Хотя, может, если бы он не прижал мои руки к туловищу, я бы точно попыталась. Но этот дикий, совершенно непонятный вопрос напрочь выбил меня из колеи.

Наконец, когда ко мне вернулся дар речи, я сипло каркнула:

– Ч-што?!

– Выходи за меня, – так же спокойно повторил оборотень и пытливо заглянул в мои растерянные глаза.

– Ты… ты спятил?!

– Нет, Оль. Я серьезен как никогда. Выходи за меня. Замуж. Пожалуйста.

– Да я… да ты… да как ты вообще посмел делать мне такие предложения?! С какого собственно случая?! – наконец прорвало меня. – Ты, мерзавец, забыл, что хотел меня купить?!

Лисовский едва заметно улыбнулся.

– Я бы и сейчас не отказался. Но в качестве любящей и любимой супруги ты привлекаешь меня гораздо больше.

Что?! Любящая и… мать его так… любимая?! Это он вообще мне сказал, песец проклятый?! Обо мне посмел так неприлично отозваться?! Да я его в порошок сотру! Переспали мы по обоюдному желанию, признаю. Но думать, что после этого я растекусь перед ним безвольной лужицей и в зубах буду тапочки приносить по первому требованию… пошел к черту! Я ведьма, а не фаворитка, которой можно крутить как хочешь! И во второй раз он меня на слабости поймать не сможет!

– Убери руки! – ледяным тоном потребовала я, заподозрив, что надо мной опять изощренно издеваются. – Немедленно!

От моего командного тона у Лисовского и впрямь дрогнули ладони. Но – лишь на долю мгновения. После чего он вздохнул, наклонился и, подхватив меня с пола, спокойно двинулся обратно в комнату. Вырваться, как я ни брыкалась и ни царапалась, он мне не позволил. А когда добрался до постели, то аккуратно сгрузил на разворошенные простыни. Немедленно получил за это в нос. Сморщился, но, кажется, не особенно расстроился. После чего понял, что просто так со мной не справится, и… до такой степени обнаглел, что просто лег на меня сверху, придавив собственным телом и умело спеленав по рукам и ногам!

От возмущения я едва не закипела, как перегревшийся чайник.

Я барахталась под ним, осыпая его плечи и грудь ударами. Кусалась. Царапалась. Даже дралась и без всякого стеснения звала на помощь в надежде, что кто-нибудь окажется в такую рань на пляже, услышит сквозь открытое окно мои вопли и вырвет меня из лап дурного лиса за какое-нибудь символическое вознаграждение.

Неужто рыцари на Руси, то есть на Сейшелах, перевелись? Хотя какие тут, к черту, рыцари? Мелкие, тощие, смуглые, как сарацины… а этот зверь вон какой здоровый! Такого попробуй тронь!

Тьфу!

Лисовский все это время спокойно сносил мои удары и терпеливо ждал, когда у меня закончится запал. Ноги мои он спеленал своими. Руки в конце концов перехватил и завел мне за голову, чтобы больше не рисковать. Щелкающие перед самым его носом зубы попросту проигнорировал. А смотрел на меня с таким снисходительным и каким-то понимающе-всепрощающим выражением, что меня это бесило еще больше. И я, наверное, минут двадцать бушевала, пока вдруг не почувствовала, что по ногам меня бережно гладит что-то мягкое, теплое и… пушистое?

От неожиданности я замерла и ощутимо напряглась.

– Что это такое?

У Лисовского вопросительно приподнялась бровь.

– Ты о чем?

Я снова ощутила, как по пальцам ног прошлось пушистое опахало: туда-сюда, слева направо. И повысила голос:

– Вот об этом! Это что, хвост?!

Над головой лиса мелькнула и пропала ослепительно белая кисточка.

– Песец… – обреченно выдохнула я.

– Где песец? – не понял он.

– Да ты, блин, песец! Мой персональный! Большой, толстый и бесповоротный!

Оборотень зубасто усмехнулся.

– Не угадала: я не толстый. И совсем не белый.

– Покажи! – потребовала я, лежа под ним, как под каменной плитой. Причем очень горячей, гладкой и бесстыдно обнаженной плитой, от близости которой уже не так сильно хотелось кричать и возмущаться.

Когда же над плечом лиса и впрямь дразняще мелькнул кончик пушистого хвоста, я судорожно вздохнула: он действительно был белым лишь на самом кончике. А дальше у зверя Лисовского шел совершенно бесподобный черно-серебристый мех. Настолько густой, что мне немедленно захотелось его себе на шубу. И до того мягкий, что до зубовного скрежета понадобилось зарыться туда сразу обеими руками.