нестандартности, хоть мне и казалось всегда, что этим качеством я наделен сполна, и

132

даже, признаюсь сейчас со стыдом, что долгие годы оно служило предметом моей

гордости. Как говорится, тот случай, когда маяк оказался фальшивым.

Той осенью у нас, студентов Херсонского пединститута им. Н.К. Крупской, утратившего

сегодня имя жены вождя, зато приобретшего статус университета (я так и не знаю, что

лучше!) была полуторамесячная педагогическая практика в 10-й школе. Нас было три

практиканта с третьего курса филфака.

Попал я к хорошей учительнице, Яне Исааковне Койрах, с которой через пару десятков

лет мне еще предстоит работать, будучи ее руководителем в еврейской школе. Практика

шла ни шатко, ни валко, но через две недели меня пригласила завуч школы Татьяна

Ковалева, сказала, что ей предстоит длительная операция в Харькове, кажется, из-за

варикозного расширения вен (опасная, кстати, штука) и предложила заменять ее штатные

уроки в восьмом классе.

С учениками (читай, с дисциплиной на уроках) у меня проблем не было. Провел для

начала диктант, чтобы узнать уровень класса, и столкнулся с нелепой странностью.

Русоволосый высокий мальчишка, довольно грамотный, решил надо мной посмеяться: в

тексте диктанта, в конце предложений, не было ни одной точки. Нет, все было

грамматически оформлено верно: следующие предложения начинались с прописной

(заглавной) буквы, но где точки в конце предложений?!

Посмеялся он — посмеялся и я: аккуратно красным цветом испещрил текст точками, их

недоставало пару десятков, вынес вердикт: в числителе — ноль орфографических ошибок, в

знаменателе — двухзначная цифра пунктуационных, а в результате — 2!

На следующем уроке, анализируя результаты диктанта, посочувствовал неудачнику. Мол, вот к чему лень приводит: трудно, что ли, было расставить точки? — получай теперь свою

законную двойку!

Реакция класса удивила. Некоторые переглянулись, другие углубились в свои тетради. Я

понял, что случилось что-то не то. Мне бы на этом закончить, но захотелось выяснить, что

это было — насмешкой здесь явно не пахло.

— Тебе что, неизвестно, что в конце предложения ставят точку? — спросил я.

— Известно. Впрочем, иногда ставят вопросительный или восклицательный знак, -

спокойно ответил он.

— Тогда в чем же дело? — раздраженно сказал я, понимая, что затронул что-то необычное. В

классе зашумели: да он просто не любит ставить точки, причуда у него такая, наша

учительница это знает…

— Как это — не любит ставить точки? — не поверил своим ушам я. — Ведь все ставят точки, так принято, он что, издевается? А разве вы ставите точки, потому что их любите? –

обратился я к классу.

Чего там, любите, — нестройно зазвучали голоса. — Какая нам разница — раз надо, так

надо… — Тогда почему не ставит он?

Я смотрел на мальчика, он смотрел на меня; класс занимался своими делами; ощущение

было, будто буксую, и чтобы не срывать урок, сказал, что разберемся позже, и с

испорченным настроением вел урок дальше.

Так продолжалось больше месяца. Много раз я заводил с ним разговор. Абсолютно

нормальный парень, хорошо развитый, даже с чувством юмора, но добиться внятного

объяснения не смог. Вызывал даже родителей. Пришла хорошо одетая мама, посоветовала

мне, практиканту, не лезть в это дело, не давить на ребенка. Они не желают устойчивый

каприз сына переводить в плоскость психики, в школе их понимают, вот и ладно.

Поговорил с Яной Исааковной. — Да оставь ты его в покое, — сказала она. — Фишка, значит, у человека такая; мало ли как бывает, у него это с первого класса. Вот взялся как-то и

отказался, и с тех пор точка для него — нон грата. Тебя что, это сильно волнует?

А двойку ты ему, кстати, поставил неправильно. Пунктуационная ошибка на одно и то же

правило, в той же позиции, сколько бы ни повторялась — тянет на снижение оценки разве

на балл. Не мешало бы тебе исправить свою оплошность…

133

На следующем уроке набрался духу, вернулся к злополучному диктанту и принес ему

извинения. Исправил двойку на четверку. Думал, все придут в восторг от моей

справедливости, но классу как-то все было по барабану, да и самого пострадавшего это не

сильно порадовало.

Этот ученик и мое неумение убедить его отказаться от нелепой прихоти стало для меня

чем-то вроде занозы, и осталась в памяти, как первая педагогическая неудача, с годами

вспоминавшаяся все реже и реже. Причем, с гадким оттенком, что так и не смог додавить

мальчишку следовать установленным правилам.

Лет через двадцать встретил его в купе, ехали по делам в Киев. У меня плохая память на

лица, но он узнал меня и даже почему-то обрадовался. Рассказал, что работает

начальником конструкторского бюро на полупроводниковом заводе, предприятие на

грани развала (следствие перестройки), у них большие сокращения. Сказал, что был рад, узнав, что я директор еврейской школы.

— Почему? — удивился я. — Да просто вы единственный за все мои школьные годы так

близко приняли моё отрицание точки, всё пытались меня переубедить, то злились, то

мягко уговаривали в надежде исправить меня, сделать таким, как все.

Осторожно поинтересовался: не изменил ли он своему правилу не соблюдать

общеустановленных правил. Оказывается, нет. Для него точка — это конец всему, так он

прочел когда-то в одной детской книжке, и с тех пор стал избегать этого простейшего

пунктуационного знака. Любит жизнь и не любит, когда она ставит свои точки.

В Киеве его ждала машина, он любезно предложил подвезти меня к Министерству

образования, и на этом мы расстались навсегда.

***

Если вы заметили, я нигде не назвал его имени. Психологии известен механизм

вытеснения чего-то отрицательного, вызывающего у нас неприятные ассоциации. Тогда, после практики, оно выпало из мой памяти, будто провалилось в бездонный колодец. Как

жаль, что я вспомнил его только теперь, когда получил такое письмо:

«Уважаемый Виталий Абрамович! Встретил Вас в фэйсбуке и очень обрадовался Стал

читать Ваши статьи и вновь убедился, что мне повезло, пусть и короткое время, быть

Вашим учеником Запомнил навсегда Ваш разговор о личности Помните, в нашем 8-а

висела у доски большая карта СССР? На уроке русской литературы зашел разговор о

роли человека во многомиллионной стране Кто-то сказал, что мы — всего лишь песчинки, а Вы подошли к карте, постояли минутку и спросили, есть ли у девочек булавки? Вам

сразу предложили несколько, но вы взяли только одну и прокололи в центре маленькую

дырочку И сказали: правда, эту дырочку издалека не видно? Так вот, представьте себе, что это человек, любой из нас И если его не станет, на карте останется этот

малюсенький прокол