Что же касается упреков по поводу водителя Крысаленко, то и здесь я вины своей

не вижу».

Я внимательно посмотрел в глаза секретарю и при общем гробовом молчании

пояснил:

— «Когда вы мне позвонили насчет Крысаленко, разве спрашивали меня, какой он

водитель или как смотрит за автомобилем? Вы мне задали только один вопрос — умеет

ли он держать язык за зубами, и я ответил «да». И еще удивился, почему именно это вас

так интересует. Удивилась и моя старушка-мама, когда я рассказал ей о вашем вопросе.

Даже поинтересовалась: ваш секретарь, что — собирается бюро райкома проводить в

легковой машине?..

Что же случилось, что вы так нервничаете: подвел вас в этом отношении

водитель Крысаленко, разболтал что-то?»

136

Если б вы видели в тот момент лицо секретаря Стасюка, вы бы многое поняли в

наших взаимоотношениях…

Вместе с тем, он был достаточно наивен. Никогда не забуду, как он бесхитростно

делился со мной впечатлениями об отдыхе в санатории для партработников, особенно

восторгаясь одним отдыхающим, с которым там подружился — таким же партийным

секретарем из Узбекистана, свободно манипулировавшим пачками сторублевок и

тратившим деньги без счета.

— Живут же люди, — с придыханием говорил Саша.

Теперь, когда прошли годы, я его лучше понял. Возможно, он в чем-то был прав.

Напрасно я боялся награждать его жену. Беспокоился, чтобы коллеги не сочли меня

подхалимом. Директор, который пришел после меня, Гриша Заднепряный, в течение года

дал ей все, что только душа пожелает: грамоту министерства, звание старшего учителя и

значок Отличника образования в придачу. И ничего, никто его за это не осудил, всем было

как-то фиолетово. Только жена моя переживала, когда он грозился учителям навести

после меня «русский порядок». Представляю, как это ей было приятно…

Впрочем, порядок после меня в школе действительно навели. Да такой, что можно

им и через двадцать лет любоваться: разбитыми стеклами да обшарпанными стенами, заботливо выкрашенными густо-синей краской. И это в школе, которая не один год

побеждала в районных и областных конкурсах эстетики учреждений образования.

Оставим это. По жизни я Стасюку должен быть только благодарен. Прежде всего, за то, что он несколько лет выживал меня из Белозерки, пока я, в конце концов, не плюнул

и убрался восвояси директором Велетенской средней школы, утешаясь первое время ее

необычным названием: в переводе с украинского «велетенская» означает «гигантская», что само по себе должно быть приятно любому руководителю, которому выпала честь

возглавить гигантский объект.

Как знать, если бы я и дальше оставался в Белозерке, вряд ли со временем стал

директором еврейской школы, открыв для себя новый мир. Так что, спасибо ему. Сейчас

он уже на пенсии. После развала СССР и конца Коммунистической партии ему пришлось

немало испытать. По прежним связям устроился директором совхоза, откуда его вышибли

селяне, когда он отказал кому-то в просьбе выделить доски на гроб, а все село знало, что в

стройцех пару дней назад прибыло два вагона пиломатериалов. Знали в селе и то, как он, вояжируя по личным делам с женой, разбил в аварии служебный автомобиль и

ремонтировал его потом за счет хозяйства. То есть для себя лично досок на гроб не жалел.

Работники совхоза собрали внушительную делегацию и отправили ее в райцентр. Человек

тридцать ходоков заявили руководству района: не уберете директора — поедем в Херсон и

станем бессрочно пикетировать облгосадминистрацию! Стасюка тут же уволили, и он

какое-то время получал пособие по безработице, числясь на учете в ведомстве по

трудоустройству.

Судьба выписывала с ним занятные кренделя! Этот безработный упрямо не хотел

тонуть: через год-полтора им уже можно было любоваться на должности заместителя

губернатора…

Как любила говаривать моя любимая матушка: «До нашого берега нічого путнього

не припливе: або гівно, або тріска!» Так оно, видно, и было…

Все это конечно приятно вспомнить, да вот одно удручает: если люди такого сорта

играли важную роль в моей жизни, заставляли переживать по пустякам, надолго портили

настроение, определяя, где и кем мне работать, — то это в целом и свидетельство моего

убогого уровня, как бы я ни пытался здесь себя приукрасить. Спасибо вам, пенсионер

Стасюк!

_________________

137

ДОРОГАЯ КУРТКА

Конец семидесятых, выходной день, херсонский вещевой рынок «толкучка».

Торгующие стоят рядами, мимо них проходят тысячи людей, разглядывают товар, примеряют, торгуются, покупают. Молодой шустрый цыган стоит с красивой импортной

курткой в руках, эластичная черная кожа переливается под солнечными лучами. К нему

часто подходят, интересуются ценой, а узнав, разочарованно отворачиваются.

— А ну дай примерить! — говорит крестьянского вида парубок в стареньком выцветшем

ватнике. Он глядит на куртку завороженным взглядом, раскрыв рот от потрясения такой

роскошью. Рядом с ним стоит пожилая женщина, похоже, его мать.

— Ходи мимо! — лениво отвечает цыган, — откуда у тебя такие деньги!

Парень обиженно лезет рукой в карман ватника, оглядывается вокруг и тайком

показывает торговцу краешек толстой пачки сотенных купюр в фабричной упаковке.

Глаза у цыгана загораются, с него вмиг слетает сонное оцепенение, и он уже быстро

тараторит:

— Давай, давай мерь, дорогой, вещь — высший класс, размер — прямо на тебя, все девки

твои будут!

Покупатель, не отрывая глаз от вожделенной куртки, снимает ватник, передает его

цыгану, услужливо протянувшему руку, и бережно надевает на себя понравившуюся

вещь. И тут происходит что-то непонятное. Продавец с ватником в руках незаметно

пятится назад, рывком оборачивается и что есть духу бежит прочь. Люди вокруг

удивленно переглядываются: ай да мерзавец… Такую сумму спер в ватнике… Ищи его –

как ветер в поле!

Один только покупатель, кажется, не расстроен. Он лезет в карман пиджака, затем

довольно кивает матери, и они бесшумно растворяются в огромном рынке. А через пару

минут на этом месте появляется взъерошенный цыган и дрожащим голосом спрашивает у

торгующих, куда подевались колхозники с курткой.

— Зачем они тебе? — интересуется женщина с мохеровыми мотками, — ватник с

бабками остался-то у тебя?

— Какие бабки, какой ватник… — рыдающе вопит сконфуженный цыган, — видишь, тут

не карманы, а сплошная дырка…

=============

«

ПЕРИФЕРИЙНЫЙ ПРОЕКТ.

20-ый век: запах крови.

Откуда берутся тираны.

Адольф Гитлер».

–

Мои друзья говорили: брось эту тему, не загоняй себя в тупик. Кому это нужно?

Центральный замысел — снять несколько сюжетов о любви — всем, вроде, нравился. Не

что-то там супер, просто жизненные истории людей, которых уже нет. Разумеется, не

простые, а способные нас тронуть или хотя бы заинтересовать.

138

И ряд уже выстроился занимательный: любовь адмирала Колчака и Анны Васильевны

Тимиревой, стоившая ей сломанной судьбы