Денни шумно сглатывает, его взгляд полон сожаления.

– Помнишь, что ты мне однажды сказал? – спрашивает Лана. – В самом начале перехода в Палау мы стояли вместе на носу яхты. Я смотрела в сторону безлюдного горизонта и с тревогой думала о том, что же будет дальше – после «Лазурной». Ты тогда сказал: «В чем и дело, Лана, ты не возвращаешься. Ты двигаешься вперед».

Денни внимательно смотрит на нее, и постепенно его губы расплываются в улыбке. Он наклоняется и касается лба Ланы своим.

– Тогда вперед, – шепчет Денни.

Когда они приезжают к Лане, уже поздно. Лана вынимает ключ из зажигания, осторожно пожимает плечо Китти, чтобы разбудить ее.

– Приехали, Кит.

Китти зевает и трет глаза рукой. Смотрит на череду светящихся вывесок.

– Твоя квартира над одним из магазинов?

– Вон там, – кивает Лана и показывает на узкий дверной проем зеленовато-голубого цвета.

– Галерея и кафе «Таронга», – читает вслух Китти. Она поворачивается к Лане. – Ты живешь над галереей?

– Не люблю выпускать из виду свои работы, – с улыбкой отвечает Лана.

– Там твои работы? – удивленно смотрит на нее Китти.

– Совсем немного, и то на крошечной стене. В дальнем углу зала.

– Лана, это замечательно!

– Не особо, – качает головой Лана. – Я работаю в галерее уже несколько месяцев; владелица, наверное, просто пожалела меня и выделила уголок для моих работ.

– Что-нибудь купили?

– Да, несколько. – За последний месяц Лана продала семь рисунков и пять картин и на полученные деньги приобрела новые краски и холсты, а еще дорогой набор кистей.

– Можем зайти в галерею? Я хочу посмотреть.

– Конечно.

Они выходят из машины и идут к галерее. Лана открывает дверь, щелкает выключателем, и в небольшом помещении с потертыми деревянными полами и белоснежными стенами становится светло. У единственной стойки подают кофе и домашние пирожные, которые готовит хозяйка галереи, Жаклин. Это неформальное местечко, здесь продают работы местных художников, но у галереи много постоянных клиентов и неплохая выручка.

Китти не спеша бродит по залу и, наконец, подходит к дальней прямоугольной стене, где представлены работы Ланы.

Глядя на картины – на бескрайнее море, на безлюдные бухты, окаймленные густым лесом, на известняковые скалы, нависающие над прозрачными лагунами, – она изумленно прикрывает рот рукой.

Затем ее внимание привлекает серия рисунков, на которых изображены две девушки. Застыв на месте, Китти по очереди рассматривает их: вот девушки сидят на носу яхты, свесив загорелые ноги; вот смеются, сложив головы вместе; вот они лежат в тени у пальмы, к коленкам прилип песок…

– Я ни одного из них не видела. Я даже не знала…

– Я нарисовала их уже здесь, в Новой Зеландии.

Китти смотрит на последнюю картину у самого края стены – к уголку прикреплен стикер с надписью: «Не продается». На картине – небесно-голубого цвета море с очертаниями кораллов под искрящейся поверхностью, по которой скользит темно-синяя яхта. На палубе видны очертания семи человек.

– Как красиво, – качает головой Китти.

От ее похвалы Лана расцветает.

– Спасибо.

Подруги молчат. Через некоторое время Китти спрашивает:

– Ты по ней скучала?

– По «Лазурной»?

Китти кивает.

Задумавшись, Лана отвечает:

– Да, скучала.

Китти сегодня многое потеряла. «Лазурная» спасала их от рутины и обыденной жизни, дала шанс посмотреть мир, стать в скромных пределах яхты тем, кем хочется. На борту «Лазурной» не было однообразия, на них не давили чужие ожидания, они почти не говорили о деньгах или карьере, семья не загоняла их в рамки.

– Знаешь, Кит, «Лазурная» – это не просто яхта. Не совсем. Это образ мышления. Внутренняя установка.

Губы Китти расплываются в улыбке.

– Здорово звучит.

Лана замечает, что что-то прилипло к лодыжке, прямо возле татуировки. Она наклоняется, проводит пальцем… Это засохшая краска. Точно, утром она уронила кисть. Лана сдирает частичку краски и подносит к свету. Синяя, как корпус яхты. В ее палитре всегда синие тона.

Китти ставит правую ногу рядом с левой ногой подруги. Лана опускает взгляд, а затем удивленно смотрит на Китти. На лице Ланы появляется широкая улыбка: на щиколотке Китти замысловатая татуировка в виде черного крыла.

– Тату! Ты наконец сделала!

Китти пожимает плечами.

– Если я собираюсь что-то сделать, то лет через восемь обычно делаю.

Лана смеется.

– Хотя Папуа – Новая Гвинея – не лучшее для этого место. Татуировки там делают в какой-то хижине.

– В обморок не упала?

– Два раза.

Лана снова смеется.

– Поверить не могу, что ты ее сделала! – Их лодыжки соприкасаются, и татуировки сливаются в изящную пару крыльев. – Зачем? – Голос Ланы теперь звучит тише.

Китти не отводит от нее взгляда.

– Чтобы летать, нужно два крыла.

Лана приобнимает Китти за плечо, они соприкасаются головами. В открытую дверь проникает порыв соленого бриза, который несет с собой запахи ночного океана.

Тело плывет на поверхности, невидящие глаза смотрят в мрачное небо. Легкие шорты потемнели, карманы наполнились водой. Рубашка вздымается, потом прилипает к неподвижной груди. Струйку крови с правого виска уже смыло, лицо теперь чистое и бледное.

Прямо под телом море кишит рыбой: огромные косяки прорезают воду, а крошечный планктон, их пища, кружится на свету. Ближе ко дну, там, куда не достают солнечные лучи, где видны следы течений и лежат затвердевшие обломки кораллов, обитают хищные существа с белесыми глазами.

Но над водой только тело.

И яхта.

За восемь часов до этого, во мраке ночи, Жозефа оттащили от Аарона, из его рук выбили нож. Голова стукнулась о пол в кубрике, и он ощутил, что куда-то скользит… прямо в океан. Подводный мир обжег глаза, наполнил рот и ноздри.

Он не боролся. Просто опускался все глубже и глубже. На мгновение замер, будто подвешенный в невесомости… а потом начал подниматься, обратно к воздуху, обратно в ночь.

Жозеф всплыл на поверхность, широко раскрыл глаза и заморгал. Океан взорвался ярким светом. Крошечные точки подсветили поверхность воды и закружились в танце.

Он не думал о резкой боли в голове, о мраке ночи или о ходовых огнях яхты, исчезающих вдали. Здесь, в океане, где его окружали бесконечно малые светящиеся точки, Жозеф достиг высшей точки эйфории. Он едва не рассмеялся, поняв, что вот так все и закончится: в безлунную ночь посреди океана, где у него нет ни малейшего шанса на спасение. «Лазурная» была лишь фантазией, за которую он цеплялся в надежде найти ответ и скрыться от горя и чувства вины.