Я отпрыгнул подальше от стены и покатился в пыли двора. Заскулил отброшенный Кайхур. Саднило ободранное плечо, остро дергал болью прокушенный щенком палец. Застыл соляным столбом хозяин лавки, ко мне несся Йолташ, вытащив меч. Откинутый вместе с креслом, молился на коленях у корней ореха чумазый мальчишка. Остах, точным броском любимого ножа остановивший убийцу, цепко осматривал окна и крыши.

А я смотрел на хрипящего и пускающего кровавые пузыри, сползающего по стене человека. На своего несостоявшегося убийцу. Смотрел в его полные ненависти глаза. Смотрел на широкую налобную повязку с синим вышитым орнаментом. Смотрел на этого гворча с улыбкой, благодарностью и любовью.

Я отпрыгнул! Ножки мои, ноженьки! Я отпрыгнул! Сам! Теперь я знал – и чувствовал – я точно буду ходить!

Подбежавший Йолташ заслонил меня своим телом от возможных угроз. Затопал подбегающий Барат.

– Барат, в лавку! Проверить! – раздался зычный голос Остаха.

Дядька тоже вытащил свой страшноватый тесак и подошел ко мне. Наскоро осмотрел меня и подхватил одной рукой.

– Йолташ! По лестнице! – и он указал тесаком на лестницу, по которой недавно поднимался и спускался хозяин.

Остах приблизился к дереву в центре двора, пинком откинул молящегося мальчишку и усадил меня на землю, оперев спиной на ствол ореха. Поставил на бок платформу с креслом слева. Таким образом, чтобы широкое днище прикрыло меня. Сам с обнаженным тесаком встал с правой стороны.

В лавке послышался жуткий грохот, и из проема выбежал Барат.

– Никого. Лавку закрыл! – крикнул Барат, направляясь к сучащему ногами нападавшему. Кайхур вцепился в его ладонь с ножом, стараясь отгрызть обидчику хозяина палец.

– Оставь! – крикнул Остах. Барат остановился. – Сюда, бегом!

– Два тела! Теплые, кончаются, – выглянул на лестницу Йолташ.

Барат занял место Остаха, а тот, схватив ничего не понимающего хозяина за шкирку, поволок его вверх по лестнице.

Спустя время я сидел на передвижном кресле под сенью грецкого ореха, в центре двора. Удивительно, но крепкая конструкция от грубого обращения не пострадала. Прошла краш-тест, так сказать. Слуги, рабы и работники, обыскивающие все подсобные помещения и квартиры, ко мне не приближались, стараясь даже не смотреть в мою сторону. Картина стала ясной: убийца был один. Все указывало на то, что он гворча. Телосложение, строение лица, одежда указывали на горца, а налобная повязка с родовым рисунком-вышивкой – на гворча. Как он оказался в столице провинции, как отыскал меня – на это мы пока не могли ответить. В квартирке хозяина над лавкой обнаружили двух зарезанных слуг. Все говорило о том, что убийца слез с крыши в квартиру, прирезал случайных свидетелей и с лестницы спрыгнул на меня, выбрав удобный, как ему показалось, момент.

– Собираемся? – спросил я проходящего мимо Остаха. – Чего тут высиживать?

– Городскую стражу ждем, – ответил дядька.

– А нужно? – спросил я. – Пошли они все…

– Наследник раздосадован, наследник обиделся… – пробормотал про себя Остах, обдумывая что-то.

– Наследник в гневе, наследник в ярости, – подкинул я ему вариантов для рассмотрения.

Остах покрутил что-то, прикинул в голове и хлопнул в ладоши. Суета мигом улеглась, и подбежал хозяин. Денек у него выдался бурным.

– Мы уходым! – объявил Остах.

Тот посмотрел кругом и вздохнул. Я его понимал: два трупа в квартире, еще один во дворе. Чужестранцы уходят, а со стражниками предстоит общаться ему самому. К тому же Барат «закрыл» лавку от ненужных посетителей, перевернув прилавок и заблокировав им вход и оконный проем.

– Это – додэлай! – Остах указал на кресло, в котором я сидел. – А этот – мы забыраем! – И Остах отстегнул от пояса кошель, высыпал на ладонь груду монет, пошевелил губами и протянул их колеснику.

Тот смахнул монеты, мигом их сосчитав, и лицо его просветлело. Похоже, бурный день заканчивается для мастера совсем не так грустно, как он только что считал.

«Интересно, что у Остаха на уме? – подумал я, сидя в носилках. – И к чему ему этот дурацкий стул? То трясется над деньгами, то раздает направо-налево…»

Меня несли – или я ехал – обратно по той же улице. Сзади слуги колесника волокли купленный стул на колесах. Не везли перед собой, а несли на руках. Обилие звуков, запахов и картинок вокруг уже не привлекали меня. Кайхур, с измазанной кровью мордой, тоже не выказывал интереса. Разлегшись у меня на коленях и положив голову на лапы, он то и дело посматривал на меня.

Пока вокруг творился сущий бедлам, это маленькое чудовище все-таки отгрызло палец у гворча. Похоже, он считал убитого своей личной добычей. Я его убеждений не разделял и не позволил лакомиться человечиной, вытащив из пасти замусоленный палец. Теперь я терпел осуждающие собачьи взгляды.

– Спасибо, дружище Кайхур, что спас меня, – сказал я ему, положив руку на загривок.

Щенок зевнул и развалился на боку, высунув розовый язык из пасти.

«Подумаешь, какая мелочь», – говорил он всем своим видом.

– Только что у тебя за нездоровое пристрастие к пальцам? – строго спросил я его.

Кайхур прижал уши.

«Ты чего, хозяин?»

– У этого дурика палец отгрыз. Люди – не еда! И меня за палец цапнул. – Я поднес ему к глазам свой прокушенный палец. Щенок виновато отвернулся. – Тоже хотел на вкус попробовать? Иначе не мог меня предупредить?

Кайхур возмущенно тявкнул.

– Хорошо-хорошо, уговорил, – ответил я псу. – Не мог так не мог.

– Ты что, со щенком разговариваешь? – заглянул в носилки Остах.

– А что? – переспросил я. – Заслужил.

– Заслужил, заслужил, – потрепал щенка за ухом дядька. Он наклонился, дунул ему в морду и сказал: – Спасибо, малыш.

Кайхур победно поднял уши и хвост торчком. И посмотрел на меня.

«Видишь, как надо, хозяин!»

Я рассмеялся.

– Вылезай, приехали, – сказал Остах.

Носилки остановились у входа в госпиталь. Паланкины по каким-то причинам в госпитале запрещались. Раненых и больных носили в обычных госпитальных носилках, в которых тебя несли лежа у всех на виду. Барат вытащил меня… И усадил на стул, стоящий прямо в воротах госпиталя. Караульные госпитальной стражи с удивлением рассматривали диковинку. Йолташ и Остах вышагивали справа и слева от меня, а Барат легко катил меня по гладким мраморным плитам, которыми был вымощен весь госпиталь – как внутри, так и снаружи. Толстые, важные сановники, спешащие на медицинские процедуры, останавливались, вытирая пот со лба, провожая взглядом мое чудо-кресло. В моем мозгу забрезжило понимание, для чего Остах забрал этого монстра мебелестроения из мастерской. Я повернулся к Остаху и увидел, как он с улыбкой наблюдает за моим лицом. Я поднял брови, и дядька, довольно хмыкнув, кивнул.