Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тьфу, извращенец, — сплюнул я. — Зачем в бассейне-то? Нет чтоб в море пойти, как все нормальные люди… Дельфин хоть не утонул? Жив?
— Затрудняюсь ответить.
— Ясно. Ну, увидишь — привет передавай. Скажи, что в моей команде есть собрат того дельфина, который жестоко отомстит за унижения. — Я повернулся к охраннику: — Слыхал, что Эльза сказала? Веди госпожу Монтрезо баиньки. А я тут как-нибудь сам разберусь.
Спорить с Эльзой в этом мире, видимо, не отваживался никто. Охранник подхватил госпожу Монтрезо под руку и куда-то повёл.
А я наконец пошёл в камеру.
Войдя, завалился на койку. Давненько у меня не было такого продуктивного свидания — и я не про Диану, если что.
Полоумная матушка Жан-Поля оказалась просто кладезем ценной информации. Кто бы мог подумать, а? С виду-то и не скажешь… Ладно, Костя, неизвестно ещё, во что сам превратишься, если до таких лет доживёшь.
Всё услышанное от вдовушки нуждалось в серьёзном осмыслении, но сил на это не было. Я кое-как разделся и завалился спать.
Завтра гонка. И для того, чтобы воспользоваться информацией, полученной от госпожи Монтрезо, в ней надо как минимум выжить.
* * *
К свету прожекторов и вою сирены я уже, кажется, начал привыкать. Сегодня ради интереса не стал вприпрыжку забирать поднос, подождал.
Сирена, поорав, замолчала. Обошлась без моего участия. Эх, а так прикольно было бы думать, что хоть что-то в этом мире зависит от меня.
— Ставки на тебя выросли ещё больше, — подождав, пока я заберу поднос, доверительно сказал охранник. Не знаю уж, чем я его так впечатлил — повышенным вниманием Жан-Поля или «лучшей в жизни ночью» с его вдовствующей матушкой.
— Это нормально, — кивнул я. — На меня много чего растёт. У девушек — либидо, у мужчин — подозрительность. А у некоторых, вообще — склонность к суициду.
— Не понял, — поразмышляв над моими словами, сказал охранник.
— Да и слава богу. Я, в общем-то, и не рассчитывал. Иди, дружище. Как поем, поднос к двери поставлю.
Фиона, захваченная нами из соседней камеры по дороге на полигон, оказалась трогательно, пронзительно трезва. Возможно, поэтому дрожала, как осиновый лист.
— Костя. Я боюсь.
Я вздохнул:
— Здрасьте, приплыли. И что предлагаешь?
— Не знаю.
Я развёл руками:
— Тогда не бойся. Других вариантов нет, сорян. Бухать не дам, не надейся.
Фиона горько вздохнула.
— Ну, чего ты? — Я обнял её за плечи. — Все боятся, подумаешь! Я тоже — знаешь, как боюсь?
— Правда?
— Ещё какая. Страх — это ж проявление инстинкта самосохранения. Если бы мы не боялись, то сигали бы вниз головой с небоскрёбов и давно бы вымерли.
— Но ты ведь не только здесь начал заниматься гонками! Ты и там, в своём мире! Хотя там тебя никто не заставлял. Значит, ты не боялся?
Ну и что вот ей было ответить?
Что в виртуале бояться нечего? И что настоящий страх я испытал только здесь — посмотрев вчера на трассу и услышав про электро-магнитные пушки? Да и то — не сказать, чтобы прям до трясучки испугался.
Ну, собьют. Ну, помру… Даже почувствовать ничего не успею, наверное.
И может быть, кстати, здесь, в Сансаре — вообще не я? Может, настоящий Костя Семёнов погиб в той аварии, выскочив на встречку, а здесь вместо него неизвестно кто шляется?.. Или настоящий Костя лежит сейчас пьяный в хлам, отпраздновав приглашение на шоу — а всё происходящее не более чем красочное сновидение?..
Да ну, ерунда. Я потряс головой.
Даже если и так. Даже если то, что сейчас подумалось — не бред сумасшедшего, а реальность, мне-то какая разница? Я — вот он. Стою, прижав к себе Фиону. Глажу по голове, бормочу подбадривающую чушь — я такой же, как всегда, ничего не изменилось!
Если меня собьют, Фиона погибнет вместе со мной. И неизвестно, кстати, куда её в следующем воплощении зашвырнёт — может, Кошачье Е@лище раем покажется. И есть ещё Диана.
При этой мысли сердце странно, незнакомо ёкнуло.
Диана-то не пропадёт, конечно, выкрутится как-нибудь. Небось, и не из такой жопы выкарабкивалась — уж в ней-то я не сомневался. Но вот то, что я погибну, а Амадей, падла, останется — причём живым, здоровым и заработавшим, судя по довольной роже, на моей вчерашней победе немало, выбешивало просто невыносимо.
— Пошёл ты на хер, Амадей, — сжав кулаки, сквозь зубы проговорил я. — Смерти моей ждёшь? Не дождёшься! И Диану я у тебя уведу.
— Что ты сказал? — Фиона подняла на меня глаза.
— Ничего существенного. Молитву прочитал.
— Творцу Амадею? — вмешался догадливый охранник. И благочестиво поднял глаза к небесам.
— Ему, кому ж ещё! Пошли, гонки ждать не будут.
В этот раз охранник повёл нас не к привычной уже двери, а свернул по коридору в другую сторону. Метров через пятьдесят коридор сменился красивой застеклённой галереей.
— Через парадный вход зайдём? — сообразил я. — Как все порядочные люди? Чтоб по телеку красиво показать, и почтеннейшая публика ни о чём не догадалась?
— Верно.
Откуда нарисовался в галерее товарищ инструктор, я не понял. Материализовался, как из воздуха — будто всегда был здесь. Зашагал рядом с нами и взялся за привычное дело: инструктировать.
— Сейчас мы выйдем на полигон, вы присоединитесь к другим гонщикам, — сквозь зубы процедил он. — Вас выстроят в разгонной зоне. Оркестр заиграет гимн. Петь будет сама Арабелла Висконти.
Фиона восхищённо ахнула:
— Не может быть!
Я сделал вид, что тоже восхищён. И уточнил:
— А танцевать кто будет?
Вопрос товарищ инструктор, как водится, проигнорировал. Продолжил:
— После исполнения гимна каждый из вас, гонщиков, пройдёт почётный круг по полигону. Вас представят зрителям. ВозлеVIP-трибуны положено задержаться и выслушать напутственные слова господина Жан-Поля. После того, как прозвучит: «И пусть победит сильнейший!», вы должны сказать: «Во славу Амадея!». Понятно?
Я фыркнул.
Товарищ инструктор выразительно взялся за трость.
— Понятно, товарищ инструктор, — поправился я. — Чего ж тут непонятного. А нам хором говорить, или по очереди?
Такого вопроса программа обучения, очевидно, не предусматривала. Товарищ инструктор аж с