Кран, сейчас уже обретший полную силу, качнулся назад, чтобы набрать ускорение, и нанес первый удар по крыше дома. Оглушающий лязг металла о кирпич эхом пронесся над головами собравшихся.

А потом в открытом окне третьего этажа мелькнула фигурка девочки. Белокожей девочки с длинными каштановыми волосами. В красной футболке. Небо стало черным. Все вокруг — девочку, дом, металлические контейнеры, ожидающие внизу, чтобы все поглотить, — залило слепящим светом фонарей. Они казались такими ненастоящими на фоне черного неба. Как будто во сне.

Девочка яростно размахивала руками.

— Подождите! — кричала она. — Подождите, я здесь!

— Лаура! — я бросилась через толпу, на этот раз настолько решительно, что попáдали стоявшие у меня на пути люди. Господи Всемогущий, а если я не успею вовремя добраться до заграждения? Кран уже замахивался, готовясь нанести очередной удар. Страшные челюсти разжались, озаренные искусственным белым светом.

— Остановите их! — кричала я. Все кричала и кричала. — Остановите их! Кто-нибудь! Остановите! — Но крик мой тонул в толпе. Наконец я добралась до заграждения и вцепилась в руку ближайшего полицейского. — В здании моя дочь!

Тот посмотрел на меня и что-то отрывисто бросил стоящему рядом коллеге, который, услышав новость, закатил глаза. Они попросили третьего товарища присмотреть за оцеплением, развернулись и побежали в здание. Сотрудник МЧС что-то пролаял в свою рацию, и кран замер.

Тонкие, как иголки, серебристые капли дождя пронизывали луч света от фонарей. Толпа, взбодрившись очередной остановкой крана, с удвоенным бешенством набросилась на полицейские заграждения. Мои пальцы непроизвольно сжимались и разжимались в такт безумной тревоге. Упало еще несколько капель, прошло несколько секунд, минут, вечность — и Лаура вновь оказалась в моих надежных руках.

В дверях показались полицейские, которые вели за собой упирающуюся девочку. Они надели на нее наручники — металл звенел на ее нежных запястьях. Сердце мое сжалось.

— Доченька! Доченька!

Когда они подошли к ограждению, один из полицейских расстегнул наручники и подтолкнул Лауру ко мне. Я споткнулась от неожиданности, когда ее тело неловко упало на меня. Руки автоматически обхватили дочь. Я гладила ее волосы, плечи. Чтобы убедиться, что ничего не сломано, что она не поранилась.

— Мы могли бы задержать ее за нарушение порядка, — сказал мне полицейский. — Приглядывайте за своей дочерью, договорились, мамаша?

Я плотно, до боли стиснула зубы.

— Руки прочь от моей дочери. — Я вытолкнула слова сквозь сцепленные зубы с невероятной силой — даже слюна потекла на подбородок. Полицейский взглянул на мое лицо и попятился.

— Мам, — захлебывалась Лаура, — мам, я нашла ее! Я нашла Хани! Эти полицейские напугали ее, она выпрыгнула у меня из рук, когда они пришли за мной. Она спряталась под кровать. Я знаю точно, где она сидит! Скажи им! Скажи, где она прячется, пусть пойдут и заберут ее!

Моя рука взлетела в воздух, ладонь раскрылась. И я наотмашь ударила Лауру по лицу. Громкий шлепок. От удара голова ее дернулась назад и в сторону. Она покачнулась, инстинктивно схватившись за рубашку стоящего позади человека, чтобы не упасть.

И без того бледная кожа Лауры стала белой. Белой как мел, за исключением красного следа в форме моей пятерни. Глаза ее расширились. На волосах скопились дождевые капли и сейчас стекали по щекам.

— Ты с ума сошла?! — завопила я. Хотя именно я выглядела как безумная. Но даже когда я кричала, даже когда первый и единственный раз в жизни ударила ее, даже тогда в глубине души я думала: «Моя девочка, доченька моя! Стоило ли жить для того, чтобы встретить такой день!» Я схватила ее за плечи и трясла до тех пор, пока у нее зубы не застучали. — Кошка?! — визжала я. — Ты жизнью рисковала, чтобы спасти кошку? Кому нужна эта кошка! Черт с ней, с этой глупой кошкой!

Я говорила не то. Конечно, я говорила не то. На самом деле я хотела сказать: «Да, мы любим кошек, но ты важнее любой кошки». Я хотела сказать: «Если ты любишь меня, больше никогда так не поступай. Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится». Но я этого не сказала. Тогда не сказала. Разве я могла? Разве я могла спокойно говорить, когда не хватало воздуха? Когда подо мной дрожали ноги? Когда сердце в груди колотилось так сильно, что боль отдавалась во всем теле.

Единственное, чего я хотела, — чтобы Лаура ушла. Каждая клеточка моего тела кричала о том, чтобы она ушла, убежала отсюда подальше, прочь, прочь, прочь. Прочь от жуткой машины с ее ненасытными металлическими челюстями, которые хотят убивать. Уже чуть не убили. Прочь от толпы, которая тоже сейчас жаждет крови.

Но Лаура никуда не собирается уходить. Она стоит с широко открытыми глазами, полными слез, и смотрит на меня так, будто не узнает. Не узнает меня. Абсолютное доверие, которое лучилось в ее глазах еще утром, исчезло. И я поняла, когда стояла там, что больше никогда его не увижу. Между нами что-то изменилось. Я это знала, но не понимала почему. Как могла моя дочь, моя плоть и кровь, разувериться во мне, когда я единственный человек — единственный человек из всей толпы, — который пытается ее защитить? Я чувствовала, что со мной вот-вот случится истерика. Схватив дочь за руку, я потащила ее к тому месту, где толпа редела. Увидела Хьюго Верде, который помогал своим детям и мистеру Мандельбауму сесть в автобус Красного креста. Позже я узнала, что автобус отвез людей из нашего дома в Куинс, в мотель, расположенный возле аэропорта Ла-Гуардия.

И вот рядом со мной уже стоит Ноэль.

— Я встревожился: ты не пришла сегодня и не отвечала на звонки. Пришел, как только закончил смену. — Он посмотрел на меня — мое лицо было перекошено, я тяжело дышала — и умолк. — Я могу чем-то помочь? — неуверенно предложил он.

Я схватила Лауру за плечо и с силой толкнула ее в сторону Ноэля.

— Забери ее, — стиснув зубы, попросила я. — Отведи к себе домой. Куда угодно. Только уведи ее отсюда.

Может быть, если бы Лаура заплакала, все осталось бы хорошо. Если бы она разревелась, если бы ее лицо стало мягче, конечно, я обняла бы ее. Заключила бы ее в объятия и прошептала: «Прости меня, прости меня, малышка. Я испугалась, вот и все. Я люблю тебя. Я так тебя люблю». И Лаура обняла бы меня в ответ, поплакала бы у меня на плече, а я бы утешила ее по мере сил.

Но Лаура не заплакала. Слезы в ее глазах высохли, так и не пролившись. Губы сжались в тонкую линию. Ноэль попытался обнять ее за плечи, но она встряхнула ими.

— Со мной все в порядке, — заявила она ему.

Ноэль окинул меня взглядом, который молил о снисходительности. «Дай ребенку время», — говорил этот взгляд.

— Пошли, — мягко сказал он девочке. — Все будет хорошо. Твоя мама останется здесь и удостоверится, что все в порядке. — Он положил руку ей между лопаток и, легонько подталкивая, повел прочь.

Я смотрела на их удаляющиеся спины. Когда они отошли на полквартала, Лаура обернулась и глянула на меня. «Я тебя ненавижу!» — прокричала она, вложив в эти слова все свои силы.