— Васька! — велел Каюров. — Иди посмотри, что там.

— Ага… — сказал Васька и выскочил из дома.

Руки у него, как и тело, были худыми, непомерно длинными и торчали из рубахи, как оглобли. А лицо выглядело особенно свирепым в тот момент, когда он пытался сосредоточиться на каком-то предмете.

— А зачем тебе все это надо? — спросил Костя на правах старого знакомого. — Ты же не «титульная нация»? Зачем тебе за кого-то каштаны из огня таскать? Все равно «оранжевые» всегда на вас будут коситься, как на полуверцев. Люди мечутся, суетятся, а Россия остается.

Каюров в изумлении уставился на Костю и хотел что-то сказать, быть может, даже выдать какую-то истину. Что-то человеческое промелькнуло в его глазах. Он даже открыл рот, чтобы возразить, и наверняка придумал бы, что возразить, но в этот момент в горницу влетел Васька, стукнувшись о притолоку:

— Зосим Степанович, Драгунца привезли!

Когда он скалился, видно было, что зубы у него упираются вдруг в друга, отчего лицо выглядело непомерно длинным, узким и вечно испуганно-циничным.

— Насмерть?! — ахнул якут.

— Да живой вроде…

— Посиди здесь, я сейчас, — и выскочил из горницы.

— Ну что, паскуда? Свиделись? — спросил этномутант, приближаясь к Косте, засунув руки в карманы.

Было в нем что-то гнилое, несозревшее, будто завядшее в самом начале роста.

— Что-то не припомню, — ответил Костя, прикидывая, как ему уклониться, если ударит.

— А ведь это ты в меня стрелял, — поведал этномутант.

Сразу было видно, что он торопится до возвращения Каюрова.

— Не помню.

— Вот сюда, в бедро.

— И что, уже зажило?

— По касательной прошло.

— Повезло тебе, — сказал Костя.

— Зато тебе — нет! — И ударил его слева в лицо чем-то железным.

И опять мысли у Кости потекли легко и приятно, словно им не было предела, только имели они почему-то привкус соленой крови.

* * *

— Героинщик! — закричал с порога Каюров. — Сифилитик! Хочешь мне операцию сорвать?! — Он подскочил, наклонился и пошлепал Костю по щекам. — Убил, сволочь!

— Да что ты, что ты, Зосим Степанович! — оправдывался Балаков, пятясь и опрокидывая стулья. — Журналюга просто психует. Слабаком оказался.

— Смотри, если убил, кишки намотаю! — предупредил Каюров.

От волнения он дышал тяжело и часто. Короткие пальцы сжимались в кулак. Сел за стол и налил себе водки, меча в Балакова молнии.

— Мне нужна национальная идея, а не мертвый журналист. Какой от него теперь толк? — Он кисло посмотрел на Балакова. — Убил, подлюка! Сволочь! Садист! Точно убил! Давай лечи! — Он изловчился и пнул Балакова, но не достал.

Костя застонал, приходя в себя. Балаков, который стоял у широкой двери, готовый дать стрекача при ухудшении ситуации, обрадовался и показал длинным узловатым пальцем, как Иисус на отступника:

— Ну вот видишь, дядя Зосим! Я же говорил: психует.

— Смотри, Васька, намотаю я тебе все-таки кишки на кулак, доведешь ты меня до греха.

— Не сомневайся, Зосим Степанович, кто ж знал, что он такой хлипкий? Я к нему всего один раз-то и приложился.

Балаков, опасливо косясь на Каюрова, плеснул в лицо Кости самогоном. Костя закашлялся. Ему показалось, что идет дождь. Потом он вспомнил, где находится, и попытался подняться. На фоне окна стоял кто-то знакомый, со стаканом в руке, и внимательно смотрел на него.

Балаков подхватил Костю под руку и усадил его на лавку, все еще испуганно поглядывая на Каюрова. Комната сделала пол-оборота, из-за чего Костя снова едва не упал на пол, но вдруг остановилась и сделала пол-оборота в другую сторону.

— А-а-а… это вы… — произнес он, узнав якута. — Пытать будете?

Каюров поморщился. Он давно понял, что запутался, свернул не на ту дорожку, но возвращаться было поздно и не имело смысла, получалось себе дороже. «Оранжевые» не простят, а в родной Якутии не поймут. Да и врагов много развелось. Стоит потерять власть, как они навалятся, тяжело думал Каюров и заливал горе водкой. Терять ему было нечего, поэтому он, как в омут головой, бросился помогать американцам дискредитировать Россию. Авось что-нибудь да выгорит. Авось их власть все-таки удержится, тогда поживем на заморских харчах. Эта единственная здравая мысль грела его последние полгода, заставляла дышать и двигаться. Выбора не было.

— Ну что? — Каюров самолично развязал Косте руки. — Согласен или нет? А то у меня видишь какие молодцы? — Он оглянулся на Балакова, который стоял за его спиной и с тупым равнодушием, выставив челюсть вперед, смотрел на Костю.

У Кости, несмотря на дикую боль в щеке, едва хватило выдержки не рассмеяться. Высокий и тощий этномутант и маленький круглый якут — как Пат и Паташон.

— Костоправ ваш, — произнес Костя, выплюнув на пол кровь и зубы, — редкостная сволочь…

— Но-но, — подался вперед Балаков, — не зарывайся!

— Остынь, Васька! — прикрикнул на него Каюров. — Выйди посмотри, кто там еще приехал.

Действительно, во дворе заскрипела новая телега. Раздались тревожные голоса. Забегали и залаяли собаки.

— Зосим Степанович, дай мне его!.. Дай порвать!

Обычно тупое выражение лица Балакова вмиг сменилось выражением превосходства, которое бывает у садистов в минуту исполнения сокровенных желаний.

— Я говорю, выйди, паскуда, пока я не рассвирепел! — заорал Каюров и так ударил кулаком по столу, что стаканы опрокинулись и пролилась водка.

— Хорошо, Зосим Степанович, хорошо, — испугался Балаков и выскочил из дома.

— Видишь, с кем приходится работать? — Каюров налил в стакан водки и пододвинул его Косте.

Костя сидел, разминая запястья, и думал, что сейчас разбежится и прыгнет головой в окно, и будь что будет, но сил не было. Он ощупывал языком десну. Два зуба слева оказались выбитыми. Щека распухла и казалась чужой.

— Но других нет. Зато предан как собака и до конца со мной пойдет. Я его в Новосибирске на вокзале подобрал еще пацаном. Беспризорничал Васька. Он за меня действительно порвет кого хочешь, потому что у него психики нет. Оставил он психику в детстве. Будем работать или нет?

— Будем, — произнес Костя.

Торчащие из десны осколки зубов то и дело впивались в щеку. Говорить было больно. Поворачивать голову тоже было больно.

— Молодец! — обрадовался Каюров. — Послужишь мне, послужишь и себе. Вам повезло, что попали к нам, а не к «оранжевым» или к бандеровцам. У них с вашим братом разговор короткий.

— А вы кто? — спросил Костя, осторожно трогая щеку.

— Первый этнический батальон, — отчеканил Каюров.