правда ли он тогда полюбил другую или была какая-то иная причина его охлаждения к ней?

«Потом, – решила Валя. – Все потом. Когда Антошка будет здоров».

Вечером снова пришел врач. Долго осматривал малыша, щупал ему живот, лез ложечкой в рот, чтобы увидеть язык. Потом удовлетворенно произнес:

– Ну, вроде бы наши дела идут на поправку. Грудное молоко – лучшее лекарство от всех болезней в таком нежном возрасте. А у вас, – он улыбнулся Вале, – оно еще и очень высокого качества, как видно. Глядите, что стало всего за сутки. – Доктор кивнул на вполне веселого Антошку, пытающегося дотянуться до стетоскопа, лежащего на столе. – Дайте ему сухарик, пусть погрызет. А завтра можно приготовить жидкую кашку. Думаю, больше этот молодой человек не станет отказываться от пищи.

Врач попрощался и уехал. Валя дала Антошке сухарь, как было велено. Тот охотно обслюнявил его, отгрыз верхушку и бросил на пол.

Часов в восемь вечера он уснул прямо на ковре, обложенный игрушками. Валя перенесла его в кроватку, укрыла, погасила свет. Вадим ушел к себе раньше, и она, не зная, чем заняться, разделась, приняла душ и легла.

28

Они с Антошкой проспали всю ночь и наутро оба встали с волчьим аппетитом. Малыш в два счета уничтожил приготовленную ему кашу, на десерт пососал грудь и с прежней энергией взялся за шалости: швырялся игрушками, со смехом уползал от Вали под стол, хватал с тумбочки присыпку и крем и пытался отправить их в рот. Словом, выглядел он вполне здоровым и бодрым, полностью подтверждая правильность теории о пользе грудного молока. Глядя на него, Валя сама с удовольствием позавтракала. Отдала малыша Наталье, тщательно проветрила комнату, навела порядок в детской косметике.

Вадим с раннего утра отсутствовал – его срочно вызвали на фирму. Вернулся он после обеда и сразу кинулся к Антошке. Долго сидел в комнате, играл с ним, потом помог Вале передвинуть кроватку, чтобы на нее падало больше света.

Через пару дней малыш совсем окреп, он уверенно передвигался по детской, кушал каши, овощное пюре и протертое мясо из баночек. Молока у Вали стало совсем мало, и выздоровевший Антошка потерял к ее груди всякий интерес. Она почувствовала, что нужно собираться и уезжать.

Они с Вадимом так и не коснулись щекотливой темы их прежних отношений – находясь рядом, все больше молчали или обсуждали здоровье малыша. Валя понимала, что Вадим первым ничего не скажет, но никак не могла решиться и задать мучивший ее вопрос.

Кира все не возвращалась – видно, матери было совсем плохо, и надежды, что они увидятся, у Вали почти не осталось.

Между тем наступал Новый год. Было уже двадцать девятое декабря, и в коттедж привезли огромную смолистую елку. Установили в гостиной, в широкой крестовине. Наталья позвала Валю наряжать. Девушки вешали на мохнатые, колючие лапы блестящие атласные шары всех расцветок, распределяли лампочные гирлянды, раскидывали серебристые ниточки дождя.

– Ты где будешь встречать? – спросила Наталья. – У нас?

Та помотала головой:

– Нет. Поеду к себе.

Ее все больше беспокоил Тенгиз. Надо все-таки разобраться с ним по-человечески, нельзя бросать его в таком состоянии.

– Поеду, – повторила Валя тверже.

– Поезжай, – согласилась Наталья.

На дворе уже стояла темень. Началась метель.

«Завтра, – решила Валя. – Завтра с утра. Напоследок прогуляюсь с Антошкой».

Дверь распахнулась. В гостиную вошел Вадим.

– Трудитесь? – Он придирчиво оглядел почти наряженную елку. – Вон тот шар косо висит. И левая сторона пустовата, нужно добавить немного мишуры.

– Будет исполнено, Вадим Степаныч. – Наталья шутливо взяла «под козырек».

Дождика, однако, больше не оказалось – Валя все развесила.

– Не беда. – Наталья махнула рукой. – Я сбегаю, куплю. Центральный универмаг до десяти работает, а сейчас только восемь.

– И шпиль захвати, – попросила Валя. – А то этот маловат для такой махины.

– Захвачу. – Наталья пошла одеваться.

Вадим и Валя стояли друг против друга под елкой.

– Антошка с кем? – спросил Вадим.

– Спит.

– Завтра вечером хочу его пофотографировать. Поможешь с одеждой?

Она поглядела ему в глаза.

– Завтра вечером меня здесь не будет.

– Ты уезжаешь? – Он смотрел на нее спокойно, доброжелательно, словно она была врачом, которого пригласили в дом исцелить больного и теперь отпускали с благодарностью и облегчением от того, что тревожные дни позади.

– Да. Уезжаю.

– Что ж. – Вадим кивнул. – Счастливо. Сколько я тебе должен за хлопоты?

– Нисколько.

– Опять поза? – Он усмехнулся. – В тот раз ты исчезла, не взяв денег. В этот хочешь поступить так же. Совсем не нуждаешься?

– Нет.

– Ладно. Не буду уговаривать. Спасибо за Антошку. Ты поступила как настоящая женщина.

– Вадим. – Валя слегка отодвинулась от елки.

– Что?

– Можно задать тебе один вопрос?

Он пожал плечами:

– Задавай.

Она слегка помялась, а потом, запинаясь, проговорила:

– Скажи, Кира… она… ничего не говорила тебе обо мне? Ничего такого…

Вадим снова усмехнулся, но уже не добродушно, а зло и язвительно.

– Все-таки пришла к этому. Я давно ждал, а ты молчала, молчала…

– Чего ждал? – не поняла Валя.

– Хочешь все свалить на Киру? – Губы Вадима брезгливо поджались, лицо передернулось гримасой отвращения.

– Да что – все? – Валя чувствовала себя так, будто уперлась лбом в бетонную стену. Никакого ходу дальше нет, нужно остаться на месте или повернуть назад. Она решила повернуть. – Хорошо, я жалею, что начала этот разговор. Если он так тебя злит…

– Злит? Это мягко сказано, солнце мое. Признаться, я и не думал, что ты такая превосходная актриса.

– Актриса? Я? Ты… ты сошел с ума.

– Нет, напротив, я в трезвом уме. И если уж на то пошло… – Он быстро зашагал к порогу, на ходу кивнув Вале. – Следуй за мной.

Она сбросила навалившееся оцепенение, отчего-то кинула взгляд на разряженную, сверкающую елку и заспешила за ним.

Вадим привел ее в свой кабинет, усадил в кресло, а сам отошел к окну. Нервным движением достал пачку сигарет, щелкнул зажигалкой.

– Значит, тебе никогда не были нужны мои деньги, так?

– Так. – Валя уставилась на него во все глаза, шокированная оборотом, который принял их разговор.

– А что же тебе было от меня нужно? Тепла, ласки? Дружеского участия? – Вадим едва сдерживал себя, взгляд его метал молнии, лицо потемнело от гнева.

– Перестань, – умоляюще проговорила Валя, – как ты можешь так? Ты же видел, знаешь… – Она не смогла договорить, горло перехватил спазм, глазам стало горячо.

– Да, я видел. Думал, что вижу, как ты неравнодушна ко мне, таешь в моих объятиях, смотришь мне в душу наивными глазами. Думал!

– Почему думал? – шепотом спросила Валя. – Это так и есть. Вернее… так и было.