– Куда уж нормальнее! Похищать детей и женщин – это же так естественно!

– Закрой рот и двигай вперед. Мне морали читать поздно.

– Лучше поздно, чем… Ай!

Получив ощутимый пинок в зад, Ленка закусила губу и пошла по проходу, чувствуя себя тигрицей, которую гонят на манеж. Злости в ней накопилось столько, что она была готова разорвать молодого бандита голыми руками. Но он прижимал к себе ее дочурку и его пистолет был снят с предохранителя. Материнский инстинкт оказался сильнее самой лютой ненависти.

По дороге через подвал им встретилось несколько школьников, но те были слишком заняты своими делами, чтобы обращать внимание на странную троицу. Парнишка, щупавший девочку, зажатую в угол, даже не обернулся, а двое других спрятали за спину распотрошенную папиросу и шкодливо отвели взгляды.

Прежде чем начать подъем по узкой лестнице, Леха окликнул Ленку и велел ей остановиться.

– Ну? – она обернулась.

– Подойди сюда и сунь руку в правый карман моих брюк.

– Это еще зачем? – напряглась Ленка.

– Делай, что тебе говорят!

– А теперь? – Ее ладонь, наполовину погрузившаяся в Лехины штаны, замерла.

– Глубже.

Под Ленкиными пальцами зашуршали небрежно скомканные купюры. Сквозь ткань прощупывалось также наличие еще одного предмета, который хотелось хорошенько сдавить в кулаке и оторвать к чертовой матери.

Наверное, Леха заподозрил неладное, потому что голос его прозвучал тревожно:

– Э, хватит там рыться. Достань деньги и приготовь полтинник. Отдашь бабуле на выходе, чтобы хай не подняла.

Бабуля действительно промолчала. Несмотря на то что при дневном свете Лехины спутницы выглядели совсем уж подозрительно.

– Солнышко, – удивилась Анечка, усиленно моргая глазами, привыкшими к подвальному полумраку.

Они шли к выходу, и их шаги раздавались эхом в пустом вестибюле с голыми стенами. Бросив взгляд на циферблат своих часов, Ленка догадалась, что уже начались занятия второй смены. Дети, скучающие за партами, монотонный бубнеж преподавателей, шелест страниц. Никогда не научишься ценить такое тихое счастье, пока на твою единственную дочь не направят пистолет.

Воздух снаружи оказался настолько свежим, что Ленка едва не задохнулась. Пока она томилась в подземелье, дождевые тучи испарились, а небо над головой было огромным и синим, как в начале весны.

– Голова кружится, – пожаловалась Анечка.

Бледная, чумазая, исхудавшая. Стоило Ленке взглянуть на нее, как сердце в ее груди сжалось.

– Потерпи, – попросила она. – Скоро все закончится.

– Это от твоего отца зависит, – напомнил Леха. Повертев головой, он кивнул на стоящий недалеко от крыльца зеленый автомобиль и скомандовал: – Иди к тачке. Я за тобой.

Возле автомобиля, оказавшегося стареньким «Опелем Вектра», возился мужчина в темном плаще. Он затягивал гайки на колесе, которое, по-видимому, только что заменил. Ключ, с помощью которого проделывалась эта нехитрая операция, походил на короткую кочергу. Если неожиданно врезать таким по затылку, мало не покажется.

Не выпуская из виду гаечный ключ, Ленка зашагала вперед.

Александр Сергеевич Калугин безнадежно опаздывал в исполком и ужасно страдал от этого. Пунктуальный, дисциплинированный, обязательный, он терпеть не мог любых отклонений от заранее намеченной цели. Даже многообещающие переговоры с супругой Зинчука не могли вернуть ему хорошее настроение. Пустой болтовней сыт не будешь. Считать несуществующие деньги – это как фотографии в журналах разглядывать – сколько ни смотри, а они от этого материальнее не становятся.

Забросив в багажник колесо с проколотым скатом, Калугин принялся искать чистую тряпку, которой можно вытереть руки. В машине нашлась только ветошь, к которой и прикасаться-то было противно, а носового платка хватило лишь на три пальца левой руки. Как же предстать с такими ручищами перед начальством? Если бы в кабинет Калугина сунулся столь неопрятный ученик, он выставил бы неряху вон, приказав ему сначала привести себя в порядок. Директору школы пока не указывали на дверь в облисполкоме, но экспериментировать не хотелось.

Рассеянно глядя по сторонам, Калугин наткнулся взглядом на странную компанию, целеустремленно идущую в его направлении. Впереди вышагивала девица лет двадцати пяти. Рваный свитер крупной вязки, грязные джинсы, в которых только по полу валяться, вместо прически – космы. При такой фигуре девице бы следить за собой, а она опустилась. Алкоголичка, решил Калугин, и стал шарить по карманам в поисках ключей от «Опеля».

Он замер, когда опознал в парне, сопровождающем подозрительную девицу, своего арендатора. Теперь, когда сотрудничество с фирмой «Заря» оказалось под большим вопросом, Калугину совсем не хотелось общаться с этим развязным молодым человеком, тем более что его имя-отчество вылетели из головы. Помнилась лишь фамилия – Бреславцев. И этот Бреславцев с какой-то маленькой замухрышкой на руках двигался прямиком на Калугина.

Делать было нечего, пришлось срочно подготавливать лицо для приветливой улыбки.

– Здравствуйте, э…

Тут Калугин запнулся, и не только потому, что не смог придумать, как обратиться к Бреславцеву. Просто его спутница сделала страшные глаза, как бы желая предупредить о чем-то директора школы. О чем? Что здесь происходит, черт подери?

Вместо того чтобы улыбнуться, как было намечено ранее, Калугин взялся за ручку дверцы и рванул ее на себя, совершенно выпустив из виду, что замки «Опеля» заперты.

Девица, лицо которой остановившийся позади ее Бреславцев видеть не мог, скорчила очередную гримасу, пуще первой. При этом она красноречиво указала глазами на гаечный ключ, который держал в руке директор школы.

Ситуация нравилась тому все меньше и меньше. Так, глядишь, в какую-нибудь некрасивую историю вляпаешься, что чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Авторитет завоевывается долго, а теряется моментально. Общение с девицами в драных свитерах – это последнее, к чему стремился Александр Сергеевич Калугин у общественности на виду.

– В чем дело? – возмутился он. – Что вы тут… – Хотелось сказать: «…рожи корчите», но кто знает, какие отношения связывают Бреславцева и его спутницу, поэтому директор спешно подыскал нейтральный вариант: – Комедию ломаете?

– Какую комедию? – настороженно покосившись на девицу, Бреславцев отодвинул ее в сторону и уставился на Калугина. – Что за комедия, я спрашиваю?

– Она мне знаки какие-то подает, – пожаловался Александр Сергеевич. – С какой стати, хотел бы я знать? Мы с ней совершенно незнакомы.

– Ах, знаки…

Бреславцев ударил спутницу по щеке, раз, другой, а потом свирепо встряхнул негодующую девочку, попытавшуюся вырваться у него из рук, и рявкнул: