Судя по всему, немцы ударили по ним из огнемета. Под обрывом валялись обгоревшие трупы моих красавиц лошадей из упряжек повозок, кругом были разбросаны обгорелые части повозок и имущества. Солдат, ехавших на повозках, не было. Здесь же неподалеку были обнаружены и остатки кухни батальона.

Рано утром я снялся со своего НП и двинулся по лесу назад, в село, где мы ночевали два дня подряд. По дороге проходили мимо того места, где произошла трагедия. Беспокоило то, что неизвестна судьба ездового и ординарца.

Вскоре мы благополучно прибыли в село, туда же прибыли и мои орудия. Немного отдохнули, пообедали, привели себя, лошадей и технику в порядок. Вечером колонна дивизиона двинулась вперед, по дороге на город Брно. Это второй по величине город Чехословакии после Праги.

Город Брно проходим поздно ночью. Занимаем боевой порядок, и утром батальоны двинулись в атаку. На удивление атака проходит почти без выстрелов. Немцы отходят, не стреляя по нас, а мы тоже идем без стрельбы, метров 500–600 от них. Временами останавливаемся, — батальону надо подтянуть свой боевой порядок, дать хотя бы небольшой отдых уставшим солдатам, мы ведь всю ночь двигались к этому рубежу. Солдаты достают из вещмешков сухари, брикеты концентратов каши или супа, жуют, запивая из фляжек.

Немцы, видя, что мы остановились, тоже останавливаются. Мы их хорошо видим, они видят нас, но никто не стреляет, война всем осточертела. Наши солдаты кричат немцам и машут руками, чтобы те переходили на нашу сторону. Немецкие солдаты что-то кричат в ответ, некоторые нерешительно делают попытки идти к нам по кустам, разделяющим наши позиции, но потом в испуге кидаются назад к своим.

Мои разведчики скрытно приблизились к немецким позициям и, когда несколько немцев сделали попытку перейти на нашу сторону, поймали их и привели ко мне. Это были пожилые солдаты, с испугом озиравшиеся вокруг в ожидании расправы. Они были призваны в армию по тотальной мобилизации, им, очевидно, за пятьдесят каждому. Они дружно отвечают на мои вопросы одним ответом «Гитлер капут!», других слов не знают.

Солдаты угощают махоркой, сухарями. Немцы успокаиваются, я пытаюсь объяснить им, что при первой возможности отправлю их на пункт сбора пленных, а пока они идут с нами. Мои связисты не теряются, ведь у каждого из них по нескольку тяжелых катушек кабеля. Они все время тянут линию связи с огневой позицией, временами останавливаются, подключают телефон и проверяют исправность линии. А тут подвернулась дармовая сила. Конечно, они нагрузили катушками пленных немцев. Те покорно тащат катушки, а я делаю вид, что не вижу этого. До самого вечера пленные шли с нами, пока их не увидел какой-то политработник и потребовал освободить пленных.

Продолжаем наступление. К вечеру 8 мая неожиданно встретили сильное сопротивление противника. Наша пехота залегла, окапывается. Я занял НП на каком-то сарае. Быстро темнеет, спускаюсь вниз в сарай. Улеглись на куче чечевицы, насыпанной прямо на полу в сарае. Побывал у командира батальона, который неподалеку со своим штабом. Он сообщил, что на утро назначена разведка боем — здесь, очевидно, заранее подготовленный рубеж обороны противника. Будем утром прорывать, а так как о противнике ничего почти не известно, то решили утром одним батальоном провести разведку боем, чтобы принять на себя огонь противника. Другие батальоны должны засечь огневые точки немцев, чтобы потом провести короткую артподготовку и атаковать главными силами.

Противник, как обычно, по всему переднему краю пускает осветительные ракеты, изредка постреливают его пулеметы в боевом охранении. К середине ночи все стихает, только ракеты продолжают взлетать в ночное небо.

Вдруг среди ночи мой радист закричал что-то во все горло. Я проснулся от этого крика и заругался на него. Противник метров четыреста от нас и может в ночной тишине услышать, да и мину подбросить. Но радист вновь кричит: «ПОБЕДА! ПОБЕДА!»

Вскоре по всему фронту засверкали выстрелы всех видов оружия, и, судя по трассам, вверх. В небо, теперь уже и с нашей стороны, одна за другой взлетают разноцветные ракеты. Наши радисты услышали передачу о том, что подписан акт о капитуляции гитлеровской Германии, а это означает — конец войне.

Всполошились и немцы. Но они, очевидно, восприняли наше ликование за ночную атаку и открыли огонь по нас из всех своих огневых средств. Только к рассвету стрельба немного утихла. Все мы были сильно возбуждены известием об окончании войны. Ведь почти четыре года ждали этого часа.

Но вскоре поступила команда, что разведка боем не отменяется. На нашем участке фронта немцы не собираются сдаваться и придется их доколачивать.

ЭТО БЫЛА ПОСЛЕДНЯЯ АТАКА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ! Это было ранним утром 9 мая 1945 года. До сих пор картина этой атаки временами стоит в моих глазах, в моей памяти. Захотелось об этой атаке рассказать более подробно.

Раннее утро 9 мая 1945 года. Безоблачное небо, теплый весенний воздух не шелохнется, тихо, природа радуется пробуждению, и кажется кощунственной сама мысль, что рядом притаилась смертельная опасность. Солнце только-только появилось из-за горизонта, осветив верхушки соснового леса, на краю которого проходит наш передний край. Окопы противника от наших метрах в трехстах на небольших высотках, поросших мелким кустарником. Между нашими окопами и противником ярко-зеленое поле, очевидно озимые. Густые всходы покрыты росой. В лесу начали свою веселую перекличку птицы, радуясь солнцу, теплу, началу дня. Во всем чувствуется какая-то безмятежность.

Я сижу со своими разведчиками и телефонистами на окраине леса в неглубоких окопчиках, наспех вырытых солдатами. Неподалеку командир батальона со своим окружением отдает последние указания перед атакой. До передних окопов, где лежат солдаты батальона, метров пятьдесят. Разговаривают вполголоса, кажется боясь нарушить безмятежную тишину раннего утра.

Лес, в котором мы находимся, девственно чист. Он скорее похож на хорошо ухоженный парк, чем на обычный лес. Здесь, в Чехословакии, впрочем, как и везде на Западе, где мне приходилось бывать и долгие годы жить, к лесу трогательное отношение. Нигде не увидишь сломанного дерева, валяющихся веток или деревьев, тем более какого-либо мусора. Кажется, что до нас здесь испокон веку никого не было, не ступала нога человека. Все тщательно убрано, кое-где видны аккуратные небольшие штабеля сложенных веток и остатков деревьев. Наши окопы, с ярко-желтым песком брустверов, кажутся кощунственными на этой «первозданной» земле.

Солдаты зашевелились в окопах. Идет тихая подготовка к атаке: протирается оружие, магазины снаряжаются патронами, готовятся гранаты. Офицеры уточняют направление атаки, ориентиры, сигналы и т. п. Скоро атака. Нам предстоит бесшумно, без единого выстрела, внезапно подняться в атаку, вызвать на себя огонь всех видов оружия противника, чтобы остальные подразделения, составляющие главные силы дивизии, смогли засечь огневые точки и подавить их, а затем уже атаковать противника.

Наша дивизия на этот рубеж подошла ночью, и характер обороны противника нам неизвестен. Такой метод наступления, очевидно, самый неприятный: атаковать надо почти вслепую, не зная сил противника. Надо подставить себя в виде мишени для противника, для многих это явная смерть. Солдаты и мы тоже это хорошо понимаем, как и необходимость этого. Выбор пал на наш батальон; значит, такова наша судьба. Конечно, неприятные чувства теснятся в груди и сознании у всех — кому охота умирать, когда война официально уже окончилась. Это нелепо и обидно.