Однако вернусь к воспоминаниям тех событий, которые происходили в апреле 1945 года в Чехословакии, где мы вели упорные бои с крупной группировкой вражеских войск.

День подходил к концу, быстро темнело. Я со своим взводом управления располагался в одном из домов небольшого городка Роусинев, что километрах в тридцати от города Брно. Двор дома, где мы располагались, был обнесен довольно высоким бетонным забором. Ночь прошла спокойно, но рано утром, едва начало рассветать, меня разбудил мой ординарец и сообщил, что ко мне пришел хозяин дома и хочет срочно со мной поговорить. Я поднялся с постели и пригласил хозяина. Он был в довольно возбужденном состоянии и сообщил мне, что пришли немцы. Я подумал, что пришли гражданские немцы, которые, как мне было известно, жили поблизости от его дома. В моем сознании промелькнула тревога: «Неужели мои батарейцы что-то набедокурили?» Спрашиваю у хозяина: «Что им нужно от меня?» Хозяин растерянно пожал плечами и пробурчал недовольно и как-то тревожно: «Немецкие вояцы». До меня быстро дошло, что под прикрытием темноты в город вошли отступающие немецкие войска.

Быстро выскакиваю из дома, поднимаю всех на ноги, чтобы заняли круговую оборону. Тут же подаю по телефону на огневую позицию команду: «К бою!» Быстро поднимаюсь на свой НП. В городе уже слышны винтовочные выстрелы, автоматные и пулеметные очереди. Очевидно, в бой вступил и наш батальон. В утренней дымке видимость очень плохая. Но видно, как немецкие солдаты идут уже между нашим домом и домами, где разместился батальон. Там идет основная перестрелка, мы оказались уже в ближнем немецком тылу.

На батарее, до которой от нашего дома метров двести, мои бойцы заняли оборону и временами отстреливаются из винтовок и автоматов. Немцы, заметив наши орудия, обходят их стороной, знают, что тут шутки плохи. Одна из немецких гранат влетает в наш двор. Осколком ранило мою лошадь. У меня их две: одна «парадная» из румынской королевской конюшни, другая — наша строевая лошадка, отлично обученная кавалерийским командам. Вот ее-то и ранило. Наскоро перевязали лошадь и быстро завели всех лошадей, что были со мной, в конюшню хозяина.

Немцы, наткнувшись на наш батальон и мою батарею, отошли назад, к центру городка, не желая связываться боем с нами. Вскоре на другой окраине городка загрохотала стрельба. Это, очевидно, подошла соседняя дивизия, в полосе которой и находился этот городок. Там развернулся основной бой. Мы свою задачу выполнили, и надо было уходить, чтобы не попасть под огонь своих войск.

К середине дня батальон и моя батарея оставляют занимаемые позиции и выходят из города. Противник, связанный боем с подошедшими частями Красной армии, нас, очевидно, не замечает, во всяком случае, мы уходим без боя. Возвращаемся в свою дивизию. К вечеру моя колонна вслед за батальоном входит в село, где на окраине занимает оборону наш полк.

Уже стемнело, когда я и Юрченко отыскали дом, в котором разместился наш командир дивизиона капитан Савин. Здесь же поблизости и штаб нашего дивизиона. Идем к командиру. Перед этим мы с Юрченко умылись и переоделись в трофейное обмундирование. Наше обмундирование имело довольно затрапезный вид. Уже много месяцев мы не выходим из боя, помыться, постираться, подремонтировать изодранное обмундирование было и некогда и негде, а тут трофейное, новенькое. Не беда, что оно не по нашему «статусу», то есть генеральское.

Заходим в избу. Юрченко впереди, в генеральской шинели и папахе, я сзади, в форме венгерского генерала. За столом в одной нижней рубахе сидит Савин. Комната слабо освещена настольной керосиновой лампой. Савин, очевидно, уже поужинал, и не без выпивки, во всяком случае, был уже «навеселе» и не ожидал прибытия «высоких гостей» в генеральской форме.

Чтобы понять ситуацию, надо иметь в виду, что за все время войны я не больше двух раз видел нашего генерала, командира дивизии, так что появление «генералов» было полной неожиданностью и для Савина.

Он медленно встает из-за стола и, как был в нижней рубашке, представляется прибывшему «начальству». Мы же не ожидали такого результата. Произошла небольшая заминка. Но Юрченко быстро сориентировался, поняв комичность ситуации. Он махнул рукой и, входя в роль генерала, предложил Савину садиться. Юрченко довольно сильно заикался — это последствие контузии, которую мы получили еще на Днепре. В этой ситуации его заикание было еще заметнее. Савин потоптался в нерешительности, потом, взяв лампу в руки, подошел к нам, вглядываясь в наши лица. Меня душил смех, Юрченко тоже не мог удержаться от смеха. Поняв, что это мы, а не какие-то генералы, Савин выругался от души, спросил нас, откуда мы взялись и где мы так вырядились. Мы дали волю смеху, вместе с нами смеялся и Савин. Пригласил нас за стол, принесли нам поужинать и выпить. Мы рассказали про историю с генеральскими костюмами. Савин начал примерять генеральскую форму, она ему была великовата.

Вскоре он предложил нам помыться в бане. Баня была наскоро сооружена в одном из сараев поблизости. Во дворе горел костер, над ним стояла бочка с водой. Солдаты ведрами носили горячую воду в сарай, где на полу была настелена солома, и все по очереди мылись. Я даже не помню, когда в последний раз мылся, во всяком случае, несколько месяцев назад; не всегда даже была возможность как следует умыться.

С большим удовольствием мы разделись и вдоволь помылись горячей водой. После мытья мы еще выпили «на сон грядущий», поговорили о прошедших боях и связанных с этим событиях и улеглись в доме спать. Это было, как мне помнится, накануне 1 мая 1945 года, до победы оставалось девять дней.

Рано утром, надев свою «генеральскую» форму, собираюсь идти в батальон, который я поддерживаю. Узнаю, что до него пять километров и идти надо по лесу. Меня предупредили, что здесь сплошной линии фронта нет. Отдельные разрозненные группы противника с боем прорываются на запад, надо быть предельно внимательными, чтобы не напороться на такую группу. В десантном полку уже были случаи таких внезапных и ожесточенных стычек и имеются жертвы — в основном из-за беспечности.

Орудия батареи оставляю неподалеку от села, где мы ночевали, там они заняли огневую позицию, связь придется поддерживать по радио, хотя она очень неустойчива.

Со взводом управления идем по лесной дороге туда, где находится батальон. Оружие у всех наготове, и мы внимательно всматриваемся по сторонам и вперед, хотя видимость ограничена ближайшими деревьями. Лес сосновый, коренной, высокий и довольно густой. Местность сильно пересеченная, это предгорье Чешских Татр. У меня в руках трофейный 15-зарядный немецкий пистолет «вальтер», а на поясе в кобуре венгерский 9-мм пистолет. Как сейчас помню, на него очень похож стоящий в настоящее время на вооружении нашей армии пистолет Макарова. Тот трофейный я, сколько ни пытался, не мог разобрать. Только после войны, когда поступили на вооружение пистолеты Макарова, я понял, почему не мог разобрать трофейный пистолет: надо было оттянуть спусковую скобу, об этом я не знал.

Несколько раз мои разведчики подавали сигнал тревоги, мы падали на землю в готовности немедленно открыть огонь, но все обходилось без стрельбы. Очевидно, большие группы противника, избегая дорог и стычек с нашими войсками, пробирались на запад и, обнаружив нас, быстро скрывались в зарослях леса.