— Как считаете, ваш герцог знает про Шэмблз? — спросил Манион.

— Я забыл о Шэмблзе, — ответил Грэшем.

Через пять минут он уже поднялся на верхнюю палубу, оттеснив в сторону часового, пытавшегося его остановить. Грэшем поклонился герцогу.

— Я веду бой, — сказал Сидония, не глядя на англичанина. Он с беспокойством следил за артиллерийской перестрелкой. Ему казалось, что испанцы стреляют отнюдь не так быстро, как англичане. Правда, ни одна из сторон пока не нанесла другой ощутимого вреда. — Сейчас время тех, кто сражается сам, а не шпионов, — продолжал он.

— Думаю, сейчас настало время людей, знающих море милорд, — возразил Грэшем. — Так что я должен поделиться с вами своими знаниями. — Манион переводил его слова. Они заинтересовали герцога.

— Слушаю. — Он щелкнул пальцами, и к нему подошел его собственный переводчик.

— Вон там, вдали, — большой английский корабль, — продолжал Грэшем. — Вы послали несколько военных судов, пытаясь отрезать ему дорогу. Но посмотрите, где он находится. Он — под защитой Портлендского мыса. В этом месте приливно-отливная зыбь, скорость которой четыре мили в час и которая может затянуть даже мощный корабль на так называемый Шэмблз — берег в двух милях к востоку от мыса, где вода очень мелкая. Вполне возможно, с помощью этого корабля они надеются заманить как можно больше ваших судов на эти мели.

Герцог с интересом посмотрел на Грэшема. Потом он повернулся к лоцману и быстро заговорил с ним по-испански. Лоцман держался почтительно, но проявлял явное недовольство и кого-то ругал.

— Он говорит, что не знает, о чем вы толкуете, — пояснил Манион, — но что этого, мол, следовало ожидать с такими плохими картами. Он, вишь, не знал, что мы тут остановимся, а потому не подготовился заранее.

— Я отправлю послание на корабли, которых это касается, — сказал герцог, быстро продиктовав что-то своему секретарю. — Я пошлю им предупреждение вместе с вопросом, насколько верно то, о чем вы говорите. Вы останетесь при мне.

Ветер утих, и на трехмачтовых галерах гребцы взялись за весла. Теоретически они давали большим кораблям возможность двигаться самостоятельно и маневрировать. Но огромные весла, каждое из которых поднимали четверо и опускали трое, были уязвимы для пушек. Если ядро разбивало одно-два таких весла, нарушался ритм гребли в целом.

Тогда на трехмачтовых галерах поднимали паруса, но под парусами им было трудно маневрировать.

Тут и там мощные испанские корабли подходили достаточно близко к более мелким английским судам, стремясь взять их на абордаж. На борту флагмана раздавались радостные крики, когда казалось, что испанский корабль взял на абордаж одно из английских судов. Но радость сменялась разочарованием, когда оказывалось, что это была только иллюзия, игра света, а английскому кораблю удалось уйти. Неожиданно английский флагман изменил свою позицию. Видно, заметили кого-то в беде и направились на помощь. Пытаясь разглядеть происходящее вдали сквозь пороховой дым. Манной с Грэшемом наполовину оглохли от грохота. Им приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга.

И тут с топ-мачты раздался резкий крик. Новая группа английских кораблей, возникшая неизвестно откуда, атаковала испанские транспорты. Сидония расположил их на востоке, впереди главных сил.

Являлся ли Сидония храбрецом или человеком безрассудным? Он тут же приказал нескольким испанским судам защитить транспорты, однако «Сан-Мартин» последовал за английским флагманом и его ближайшим окружением.

— Что он говорит? — крикнул Грэшем Маниону, наблюдая за командующим.

— Поди разбери! — прокричал в ответ Манион. — Вроде как надеется, что наконец-то начнется настоящий бой.

«Сан-Мартин» устремился вперед. Над ним развевалось знамя, освященное в лиссабонском соборе. Английские корабли, заметив своего единственного преследователя, начали разворачиваться. Солдаты на корабле оживились: вот, наконец-то два адмирала начнут драться между собой как настоящие мужчины!

Первый из английских кораблей неожиданно развернулся бортом к «Сан-Мартину» и дал залп. Пять или шесть пушек с испанского корабля дали ответный залп. Одно из английских ядер обрушило флагшток на испанском флагмане. Трое или четверо испанских солдат упали на палубу убитыми или опасно раненными. Затем английский корабль уступил место следующему, дав ему возможность также повернуться бортом к испанцам.

— Ну вот! — Манион махнул рукой в отчаянии. — Пускай эти гады перестроятся и разнесут нас на части. А мы будем торчать тут — мы же очень смелые!

Лицо герцога оставалось непроницаемым. Английский адмирал не принял его вызова на бой, предпочитая оставаться на расстоянии и обстреливать «Сан-Мартин». Сидония не освободил Грэшема, и он находился в двух ярдах от человека, представлявшего собой самую заманчивую мишень для любого меткого английского стрелка и ввязавшего свой флагман в бой с пятью или шестью лучшими галеонами противника. Герцог все еще не отказался от своего вызова. Интересно, кто сейчас командовал английским флотом — Дрейк? Хоукинс? Фробишер? Сидония надеялся вовлечь его в непосредственное сражение борт о борт со своим флагманом, чтобы заставить в конечном счете англичан вступить в общий бой с превосходящими силами противника, а это был для испанцев единственный шанс победить в схватке.

Грэшем пережил, кажется, самый длинный час в своей жизни. Первоначальное чувство страха (он ведь находился на месте, открытом для обстрела) сменилось любопытством аналитика. Он стал следить за солдатами, суетившимися на палубе или сидевшими на мачтах и время от времени пытавшимися наудачу выстрелить по англичанам. Те же, в свою очередь, периодически стреляли по обитателям испанского флагмана. Потом Грэшем наблюдал за работой пушкарей, возившихся у орудий, следил за тем, как они отводят орудия назад, получают пороховые заряды у юнг, чистят стволы, заряжают орудия порохом, затем выбирают ядра, оценив их калибр на глаз, закладывают ядра в стволы, подкатывают орудия вперед, чтобы возобновить стрельбу, и фиксируют их, привязывая к борту толстыми канатами, от которых саднит даже загрубевшие руки матросов и солдат; затем они наводили орудия на цель, зажигали фитили и подносили их к запалу. А потом раздавался привычный для пушкарей грохот выстрелов. И все это они проделывают привычно, без лишних слов, часто не говоря ни слова… Когда стрельба стихала, тишину нарушал только стук молотков корабельных плотников, делавших мелкий ремонт там, где это требовалось для безопасности корабля. К счастью, дул не слишком сильный ветер, неспособный вызвать опасную качку и крен корабля, а потому ядра практически не могли поразить его ниже ватерлинии.

Прошел час или полтора, пока группа испанских кораблей не подошла вплотную к «Сан-Мартину» и не эскортировала его снова к главным силам флота. Затянувшееся странное сражение заканчивалось, шум боя сменялся обычным шумом моря. Герцог повернулся к Грэшему.

— Они не хотят с нами драться, — просто сказал он. На мгновение вся накопившаяся усталость командующего отразилась на его лице. Он заговорил без переводчика на ломаном, но вполне понятном английском языке. Значит, он понимал и все, о чем они говорили с Манионом. — Они хотят, — продолжал он, — только задержать нас. Я не могу сражаться, не могу и бесцельно стоять здесь, а потому мне остается только идти на соединение.