— Именно так.

— Очень жаль, что инопланетяне, которые в рассказе улетели на настоящем корабле, остаются за кадром. Вы могли бы их описать, раскрыть их характеры, их истории. Это было бы так интересно! Можно было бы столько придумать!

— Здесь это было бы излишне. И это был бы уже совсем другой рассказ.

— По моему мнению, «тарелка» здесь просто декорация, вместо неё могло быть что угодно. Она нужна только для того, чтобы показать все эти уродства человеческого общества и человеческой натуры.

— Возможно. Вы имеете право на такую точку зрения.

— А мне кажется, это метафора. Корабль такой необычный и блестящий, он заслонил собою всё остальное, отвлёк от привычных дел, от чудес обычной жизни. Но он занимал людей совсем недолго: из-за усталости, лени и легкомыслия они забыли о сокровище, оставили на потом, вернулись к житейской суете и всё потеряли…

— При желании в моём рассказе можно найти что угодно. В любом произведении можно увидеть сотню смыслов, сотню достоинств и недостатков, перетекающих друг в друга. Благодарю вас за внимание, за ваши мнения и за ваши вопросы. Но на самом деле, это было только вступление. Теперь позвольте представить вам результаты моего эксперимента под названием «Муляж»…

Пикник

Жара стояла страшная. Мама-апельсин сидела в тенёчке и обмахивалась соломенной шляпкой. Папа-апельсин потягивал густой красный сок с мякотью.

Маленький апельсинчик, совсем ещё жёсткий и зелёный, запыхавшись, примчался к родителям.

— Мама, дяй!

Требовательно протянул ручку. Мама улыбнулась и пошарила в сумке с продуктами.

— А волшебное слово?

— Паляльта! — старательно проговорил отпрыск.

— Молодец! — похвалил папа. — Сейчас мама снимет кожицу и даст тебе.

— Вся забрызгалась, — пожаловалась мама-апельсин. — Вот, кушай. Только косточки выплевывай.

Апельсинчик сунул в рот целого человека. С трудом сомкнул губы, поворочал языком, умещая лакомство во рту. По подбородку потёк сок вперемешку со слюнями. Мама-апельсин заботливо вытерла рожицу сына салфеткой и подставила ладонь.

— Плюй.

Белые косточки скользнули ей в руку одна за другой.

— Что надо сказать? — напомнил папа.

— Патидя.

И малыш ускакал играть дальше. Мама ссыпала косточки в карман. Посадим в горшок, вдруг прорастут?

— Жара сегодня страшная, — заметила она, обмахиваясь соломенной шляпкой.

— Угу, — подтвердил папа-апельсин, потягивая густой красный сок с мякотью.

Путь, завещанный потомкам

Агитатор профессионально взбаламучивал толпу, с пеной у рта отстаивая свою позицию. Как и в большинстве случаев, эту позицию никто особенно и не оспаривал, что заставляло агитатора пузыриться за двоих: за себя и за воображаемого оппонента.

— Вы посмотрите вокруг! Мы купаемся в собственных отходах! Мы глотаем отраву с каждым вдохом! Мы настолько загадили среду обитания, настолько приспособились жить в этих экскрементах, что уже сами необратимо, непоправимо мутируем! Вы задумывались, какое у вас будет потомство? У ваших отпрысков уже наверняка появились новые органы, лишние органы, искажённые органы, только вы этого не знаете.

Вокруг агитатора уже собралась небольшая стайка зевак. Они только открывали рты, заворожённо смотрели немигающими глазами, но в диалог пока не вступали.

— Отходы, мусор скапливаются в огромные археологические слои. Мы не замечаем, что под нами толща всё того же дерьма! И если бы только дерьма! Загляните в далёкое будущее! Потомки найдут наш прах, и знаете, что они будут думать о нашей цивилизации? Что мы только убивали, жрали и гадили, убивали, жрали и гадили без конца!

— И что ты предлагаешь? — неуверенно булькнул кто-то из толпы.

Агитатор только этого и ждал. Публика клюнула!

— Что я предлагаю, спрашиваете вы?!

Как самка глубоководного удильщика, он покачивал ярким манком-отростком, таща легковерных в свою развёрстую пасть. Ну, то есть, ведя их в светлое будущее, конечно же.

— Если бы об этом кто-то задумался пару веков назад, я бы сказал: «Остановитесь! Прекратите огульно засорять мир вокруг себя! Прекратите так небрежно относиться к среде, которая породила вас и дала вам для жизни всё необходимое! Это путь к самоуничтожению!» Но увы, беспощадное время не повернуть вспять. Мы прошли точку невозвращения, и теперь у нас есть только один путь.

Слушатели благоговейно замерли, внимая каждому слову.

— И этот путь, друзья, труден и опасен. Это путь в пугающую неизвестность, это путь опасностей, испытаний, лишений. Но и путь новых открытий, новых приобретений, новой жизни. Многие погибнут, останутся лишь самые гибкие, ловкие, живучие, и их потомство будет сильнее, умнее и выносливее. Мы начнём сначала, мы учтём свои ошибки. Мы передадим новым поколениям знания о том, как мы чуть не погубили себя, и как трудно было выжить, и как трудно было изменяться и осваивать новые горизонты. Вы готовы услышать, куда я вас зову?

— Куда, куда? — нетерпеливо вопрошала взбудораженная публика.

Агитатор выдержал невыносимую паузу.

— Немногие из вас, наверное, смотрят вверх. Приглядитесь, говорю я вам! Там, в бескрайней черноте над нами, мерцают малюсенькие огоньки. Где-то там, после долгих мытарств, будет ждать нас новый дом! Туда, друзья мои. Пока у нас ещё есть силы! Пока мы ещё не забыли, пока не отрезали своим безрассудным образом жизни этот единственный путь к спасению. Туда, мои верные соратники! Только ввысь! Только ввысь!

Толпа возликовала и, воодушевлённая, ринулась за своим предводителем.

Возможно, именно так всё и было, когда какие-нибудь эриопсы или диплокаулюсы впервые выкарабкались на сушу. Через миллионы лет, покидая истерзанную планету, неузнаваемые потомки скажут им: «И зачем только вы это сделали?»

Федот Кузьмич заходил

— Бабушка, почему дверь открыта?! — возмущалась Арина, нагруженная пакетами, вспотевшая и уставшая.

Бабушка смотрела на внучку безмятежными светло-серыми глазами и улыбалась.

— Так Федот Кузьмич заходил.

Арина поставила пакеты, заперла квартиру, пригладила волосы. Выдохнула. И с напускным спокойствием, тонким, как стенка мыльного пузыря, сказала:

— Это не мог быть Федот Кузьмич, бабушка, — Арина за последний месяц уже устала слушать старческий лепет про Федота Кузьмича. — Нельзя открывать дверь кому попало.

— Как же кому попало, когда он наш сосед?

Галина Ильинична достала из ближайшего пакета бутылку йогурта и пельмени и понесла на кухню.

Арина посмотрела в зеркало, ища в нём поддержки. Оттуда на неё глядела молодая, симпатичная женщина, но до того замученная, что хотелось, как говорится, обнять и плакать. Она сняла своё скучное клетчатое пальто, повесила на крючок. Если так будет продолжаться, скоро придётся ручки с плиты снимать и ножики прятать. А то и сиделку искать. Это при учительской зарплате и непогашенном кредите — единственном материальном напоминании о бывшем, гражданском и постылом.

Неловкие старческие руки переставляли продукты в захватанном холодильнике. «Ну она же не совсем ку-ку, что-то себе соображает. Может, если ей объяснить хорошенько, вариант с