Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фрида почувствовала, что теряет разум.
– Хватит, довольно! Вы с отцом со вчерашнего дня только и делаете, что твердите одни и те же слова!
– Потому что это правильные слова.
На мгновение Броня остановилась, отвернувшись и уставившись на белоснежную занавеску. Затем, как будто кто-то их слушал, она тихо продолжила:
– Послушай, что я думаю. Пусть вы какое-то время еще побудете вместе, пока ваша страсть не утихнет… Ведь не всегда все должно заканчиваться браком. А так тебе будет потом намного легче уйти, если ты не будешь хотеть.
Фрида почувствовала, что краснеет. Что такое говорит ее мать?
Она встала.
– Замолчи, пожалуйста, мама! Это не прихоть, я уверена, что это не «утихнет», как ты выражаешься… Утихнет! – с насмешкой повторила она.
Никогда еще она не чувствовала себя такой нелюбимой и такой жестокой.
Глаза Брони снова наполнились слезами.
– Не обижайся, дочка. Я просто ищу решение, которое причинит тебе меньше всего вреда.
– Мы любим друг друга пять лет, мы вместе пять лет, сколько еще нужно, чтобы быть уверенной?
Но, кажется, вместо того чтобы убедить мать, последние слова Фриды нанесли ей еще один, сокрушительный, удар. Она произнесла с большой грустью и разочарованием:
– Значит, ты целых пять лет скрывала от нас… от меня… ты лгала нам, когда это было нужно…
Затем она опустила голову, все повторяя: «Пять лет, пять лет…» Слезы текли, словно никогда больше не остановятся.
Время убивать
Апрель 1946, Бейоглу
Она держит его в руках. Младенца размером с куклу. Темного, неподвижного. Он замер, затаился. Но когда Фрида кладет его на стол, он внезапно начинает шевелить крохотными ручками и ножками и кричит тонко: «Я хочу жить!» Фрида говорит человеку, стоящему рядом с ней, – может, это Исмаил или ее мать: «Смотри, он хочет жить, он жив!»
Обычно Фрида просыпалась в этот момент, вся в поту.
С того дня, как она поняла, что беременна, почти каждую ночь ей снился один и тот же сон.
Вовсе не гнев был причиной тошноты в то утро, когда она покинула дом в Мода. К тошноте добавились головокружение, отвращение к запаху зубной пасты, из-за которого чистка зубов стала пыткой, и к сигаретному дыму. Через какое-то время она с ужасом обнаружила, что каждый человек, каждый предмет, каждое место источают тяжелый запах. Обход в клинике превратился в невыносимую пытку. И еще задержка два месяца! Два? Два с половиной? Или больше?
Прежде чем поговорить с Исмаилом, она зашла к сестре. Не за советом – она была уверена, что сейчас родить этого ребенка невозможно. Она хотела только поделиться…
Эмма ей обрадовалась. Казалось, она немного поправилась, но, вопреки обыкновению, не жаловалась на это обстоятельство.
С тех пор, как Эмма призналась Фриде, что они работают на британскую разведку, они больше никогда не заговаривали об этом. Фрида хранила документы и радио под кроватью, пока однажды Эмма просто, без объяснений, не забрала их. Судя по всему, для них с Ференцем все обошлось. Эмма оставила работу в книжном магазине, сидела дома и занималась переводами.
Как только Фрида вошла, Ференц откупорил бутылку вина, и Эмма улыбнулась.
– Ты первая после Ференца услышишь эту новость. В конце августа или в начале сентября ты станешь теткой! – гордо объявила она.
Фрида обняла сестру и зятя, поздравила, пробормотала пожелания всего наилучшего, внутренне восхищаясь их храбростью, а после обеда вернулась в пансион с крошечным существом в животе, которое она спрятала от всех и которому еще пока сохраняла жизнь в этом вонючем мире. Пришло время поговорить с Исмаилом и принять меры.
Она сказала сразу, как только они встретились в тот вечер.
Реакция Исмаила была такой, как она ожидала.
– Мы можем пожениться хоть сейчас, если хочешь, но для ребенка еще рано, ты это знаешь не хуже меня, Фрида.
Срок еще небольшой. Избавиться от плода не составит труда.
– Не только мне, но и тебе тоже придется очень много работать год или два, а то и три. Если бы твоя семья приняла наш брак, возможно, они помогли бы тебе заботиться о ребенке, пока ты работаешь. Но сейчас ничего не остается, придется избавиться от него немедленно…
Да, ничего другого Фрида и не ожидала и согласилась с ним. Но разве где-то в глубине сердца не ждала она других слов? Разве не надеялась, что, вместо того чтобы сказать то, что он сказал, Исмаил согласится и найдет способы, как работать и воспитывать ребенка?
Но, положа руку на сердце, может она представить, как Исмаил, вместо уже сказанных, вполне предсказуемых слов, вдруг сам бы предложил оставить ребенка? У человека, который сейчас нервно курил сигарету, логика превалировала над чувствами. И Фрида хорошо знала, что изменить его невозможно.
А она? Хотела ли она сама этого ребенка? Была ли она готова приложить невероятные усилия, чтобы родить, вырастить его?
«Я не вовремя забеременела Фридой, я хотела сначала сделать аборт. Но потом испугалась, меня мучила вина. И у меня была тайная надежда, что, может, это окажется мальчик. И я отказалась от аборта. Но поначалу я только и говорила, что не хотела ребенка».
Неосторожное признание, которые мать однажды сделала несколько лет назад.
Нет, ребенок в ее утробе такого не заслужил. Нельзя рожать никого, чтобы потом жалеть об этом.
– Сначала надо закончить с учебой, иначе через несколько лет мы окажемся в анатолийском захолустье семьей врачей с шестью детьми.
Исмаил продолжал выстраивать защиту. Видя, что он все больше и больше злится и волнуется, Фрида не стала спрашивать, как они могут обзавестись шестью детьми за несколько лет. С решимостью, удивившей даже ее саму, она перебила его:
– Хорошо, теперь, когда мы договорились, давай не будем больше говорить об этом и как можно скорее найдем кого-нибудь, кто сможет помочь.
– Я спрошу у друзей надежный адрес, не волнуйся, я не стану доверять тебя сомнительному специалисту.
Когда они встретились на следующий вечер, он достал из кармана пальто клочок бумаги.
– Мне назвали верное имя. У этого человека была когда-то своя практика в
