К храму тянулись бесконечные отдельные процессии, сплошь черные, усеянные мягкими звездами светильников, тонких восковых свечей и факелов. По всем верхним улицам Эзланна темные медлительные толпы, подобно черной искрящейся светильниками воде, текущей в гору, изгибались и рассасывались тонкими струйками к своему источнику.

Пока мы шли, небо пронзили звезды. Я пела вместе с окружавшими меня девами песнопение Уастис, которой «храбрые и прекрасные приходят воздать дань».

Мы достигли храмового холма, и выстроившиеся вдоль улицы толпы поредели и исчезли. Мраморные плиты, а затем громадное здание: когда мы приблизились к нему, портик над его сорока пологими ступеньками походил на здоровенную разинутую пасть какого-то чудовища.

Девы повернули в сторону. Арочный вход поменьше, тусклый свет, шорох одежд. Слева открылся коридор с нарисованными на стенах лотосами и лозами. Я быстро свернула в него. Мимо меня прошли женщины, не замечая меня, одурманенные растительным вином юга, своим песнопением и верой.

Чем дальше я углублялась в коридор, тем темнее там становилось, и вдруг передо мной забрезжил слабый свет. Я подошла поближе, и свет превратился в светильник, который твердо держала полная рука в черной перчатке. Жрец носил черные одежды священнослужителя со стежками из серебра. Каким-то образом по размеру и конфигурации его серебряной маски я сумела определить, что лицо у него толстое, хотя и небольшое для его тела, с узким лбом — голова отнюдь не умного человека.

Он поклонился.

— Богиня.

Гладкий маслянистый голос. Верил ли он в то, что говорил? Я чувствовала, что нет, однако, он убедил себя, что верил, — любопытный парадокс, думать над которым у меня не было времени.

— Отведи меня туда, — велела я.

Он тут же повернулся и двинулся вперед по лабиринту темных коридоров под храмом Уастис.

Статуя в храме — больше, чем гигант, она колосс. Голова ее касается потолочных балок, ногти ее мизинцев размером с человеческий череп. По праздникам ее открывают, и она предстает во всей своей красоте, освещенная свисающими с потолка на цепях горящими светильниками, которые обливают спетом только ее, а не места внизу. До губ она — обнаженное золото, ее лоно, бедра и ноги покрыты золотой тканью юбки, удерживаемой широким золотым поясом, унизанным зелеными камнями нефрита. На шее — золотое ожерелье с гроздьями из нефрита, опускающимися на грудь. Каждый из этих нефритов больше женского тела. Волосы статуи сделаны из сплетенной золотой проволоки и серебряной шерсти, а голова — кошачья.

В маленькой тускло освещенной комнате две жрицы с лицами серебряными цветками душистым желтым кремом покрыли мне шею, плечи, руки и грудь, живот и спину, ступни и кисти. Крем высох и затвердел на моем теле, как новая кожа из полированного золота. Бедра мне они завернули в доходящую до голеней жесткую золотую юбку. На талии застегнули золотой пояс, а на шее — золотое ожерелье, и нефриты холодно позванивали у меня на груди. Они отвернулись, когда я сняла серебряную маску и надела кошачью мордочку, присланную Вазкором. Я гадала, кто изготовил эту маску и не пришлось ли и им тоже умереть как слишком много знавшим. Жрицы расчесали мои длинные волосы и ничего к ним не добавили. Белое родственно серебряному.

А затем они, сами убравшие меня, упали ниц и застонали в явном страхе перед моей божественностью.

Вернулся жрец и провел меня по еще одному коридору к маленькой черной каменной двери. Тайный замок привело в движение одно его прикосновение. Дверь со скрежетом открылась. Я нагнулась, проходя под низкой перемычкой. Дверь закрылась.

Ступенька. Много, много ступенек. Мои босые ноги вызывали слабое шуршащее эхо. Помост и еще одна дверь. За ней — узкий выступ и обрыв в сотни футов высотой до пола храма.

Кто, подняв взгляд, увидел бы крошечное пятнышко на животе богини, как раз над узлом ее юбки? Крошечный овальный шрам у нее на теле был дверью.

Снаружи звук глухого рева и дыхание поклонения. Мне требовалось лишь дождаться единственного призыва, призыва верховного жреца:

— Явись!

Этот призыв раздавался на каждом празднике, он стал всего лишь частью церемонии, но сегодня на ту мольбу ответят. Внезапно кожа у меня заледенела, колени затряслись. Я представила себе, как шагаю с узкого уступа, теряя сознание, падая и вновь приходя в чувство как раз вовремя, чтобы испытать удар о каменные плиты. В животе статуи царила кромешная темнота. Дрожа, я прижалась к металлической стене, боясь в любую секунду услышать призыв. Страшиться незачем. Я не выйду. Да, а потом Вазкор меня накажет — какой-нибудь медленной смертью — постоянной мукой, бесконечной пыткой. И все же я была сильнее его. Карраказ трусливо удрал от меня. Я немного выпрямилась, но мне очень хотелось, чтобы он явился сюда, распахнул дверь и унес меня на руках обратно вниз по лестнице. Быть в безопасности и быть его женщиной — женщиной моего любимого, которого я никак не могла не любить, потому что любила его еще до нашей встречи. Ослабев от этой тоски и от сопровождающего ее гнева на себя, я прислонилась к двери. И раздался призыв. — Явись!

Он звенел и гудел даже здесь, могучий голос в безмолвии верующих за дверью.

Инстинктивно, потому что так было задумано, не размышляя, я нажала на металл — сперва налево, затем направо — и древняя пружина откликнулась. Дверь медленно поднялась, и передо мной, зияя, открылся храм, черный, сверкающий миллионом маленьких огней, похожих на глаза алчущих животных.

Я вышла на уступ, не столь уж узкий, каким он казался среди окружающего богиню пылания светильников. Один огромный порывистый вздох потрясения поднялся, словно морская волна. Я не видела их лиц, только знала, что все лица подняты. Дверь за мной снова опустилась; назад пути не было. И все же сейчас все казалось мне нереальным.

Через некоторое время до меня донесся голос главного жреца. Я его не разглядела, однако голос дрожал, и он явно не совсем владел им.

— Кто это, что дерзает отвечать на нашу молитву, на которую может ответить только богиня?

— Я и есть богиня, — отозвалась я. Ясные слова упали в толпу, словно стеклянные бусы в бассейн. — Я Уастис Перевоплотившаяся. Я Истинногрядущая, Восставшая, Та, кого вы ждали.

Внизу храм, казалось, закачался, словно большой корабль в море. Мой взгляд притягивала к себе маленькая белая крапинка, пламя в чаше алтаря. Онемелой правой подошвой я искала в уступе бороздки и наконец нашла их. Пальцы моей ноги, слегка надавив, напрягли сухожилия стопы. Раздалось слабое хриплое гудение древних механизмов, заржавевших от долгого неприменения или применения не по назначению. Уступ лишь чуть дернулся. И начал двигаться, медленно опускаясь к полу.

Крики и восклицания, несколько женщин визжали. Наверное, жрецы знали об этом устройстве, но отнюдь не народ Города. А может, даже жрецы не знали, только Вазкор и его присные. Ощущение походило на левитацию, настолько плавно шел теперь спуск. Большие светильники позади меня померкли. Меня поглотила чернота храма.