Игорек послушно вышел.

Все трое детей были необыкновенно послушны сейчас. Словно стремились заслужить прощение того, кто столь жестоко наказал их…

– А в чем я не права?

– Дети будут жить со мной. Я – бабушка.

Даша и мать Бориса тоже уже успели схлестнуться. Из-за детей. У Раисы Викторовны было больше прав – по закону.

– Я могу хотя бы их навещать?

– Разумеется. Но не говорите никогда этих слов…

– Что я их никогда не брошу? – спросила Даша.

– Да. Дети будут жить со мной, и это больше не обсуждается.

– Дети будут жить с вами, да, – кивнула Даша. – Но я, даже на расстоянии – всегда с ними. Я им не чужая. Они должны знать, что могут в любой момент обратиться ко мне, прийти… Чем больше людей, которые любят их, тем лучше. Вот в каком смысле я их никогда не брошу. Не надо отгораживать их от мира!

– Возможно, вы и правы… – пожала плечами Раиса Викторовна. – Но теперь я – хозяйка в этом доме.

– Да, – покорно кивнула Даша. Она уже поняла, что надо молчать и терпеть. Главное – не сделать хуже племянникам. Это теперь главное… А на свои обиды и принципы можно наплевать!

– Слава богу, с вами можно договориться… – чуть смягчилась Раиса Викторовна. – Какие же вы все-таки разные с сестрой! Да, и спасибо за то… ну, вы понимаете.

Даша понимала.

Наталья умерла у Бориса на руках – там, в лодочном сарае. После чего он впал в какое-то исступление. Рыдал, пил, мало что соображал, своим поведением пугая детей…

– Ради Наташи… ради ее памяти – держи себя в руках! – уговаривала Даша его.

Но все было бесполезно. Борис во всем стал обвинять себя. Это он допустил. Его вина. Что именно он не так сделал – долгий, долгий список. По пунктам, каждый из которых мог исключить Натальину гибель.

Дашу Борис не обвинял – и это даже удивляло ее…

Но больше всего Бориса мучило то, что он был недостаточно нежен с женой. Не уделял внимания. Не помогал. Мало, мало показывал свою любовь, хотя любил. Больше всех, больше всего…

Похороны сестры, забота о детях – все это было на Даше. Мать Бориса прилетела только этим утром – она, журналист-международник, была в командировке в Америке.

Теперь жизнь Раисы Викторовны изменилась.

Она решила все взять на себя.

Иначе не могла.

Вот ведь тоже мужественная женщина…

Сейчас Борис спал, весь обколотый успокоительными.

– Я поеду, – сказала Даша. – Только попрощаюсь с детьми, ладно?

– Ну конечно, конечно… – улыбка чуть тронула сухие, тонкие губы Раисы Викторовны. – Вы ведь так и не были, у этого… у вашего… Да? Езжайте, милочка!

Через три часа Даша была уже в Москве.

Морг одной из московских больниц.

Сунула купюру служителю:

– Пустите, пожалуйста…

– Отчего не пустить… Прошу! – Служитель сунул купюру в карман. – За мной, пожалуйста…

Длинные кафельные коридоры. Тела бомжей в углу – словно мусор. Запах.

А что такого? Обычный московский морг, переполненный телами… Дашу уже мало что могло тронуть теперь. Навидалась.

Тот, к кому шла Даша, находился в достаточно хороших условиях – холодный зал, отдельный стол, белая простыня…

– Он здесь.

– Оставьте меня ненадолго, ладно?..

– Пожалуйста! – великодушно кивнул служитель и удалился, напевая.

Странные они все здесь. Ну да, будешь тут нормальным, в этом царстве Танатоса…

Она откинула простыню, всмотрелась в восковое, бледное лицо, удивительно красивое, с удивительно беззащитным выражением… Только маленькое отверстие во лбу немного странно смотрелось.

Что хотела сказать Герману Даша?

Она сама не знала.

Она не могла его простить. Но и не пожалеть тоже не могла… Бедный, глупый. Вот дел-то натворил…

Даша довольно долго вглядывалась в лицо Германа Вершинина. Потом накинула простыню обратно.

Прошла мимо служителя:

– Спасибо, я – все…

Больничный дворик.

Первый снег уже растаял к вечеру. Мокрые дорожки, мокрые деревья… В окнах зажегся свет.

С четырех до шести было разрешено посещение больных.

Даша разделась в гардеробе, купила бахилы. Поднялась на третий этаж.

В отделении хирургии лежал Руслан Кедров.

В пустой палате – но не потому, что на особых условиях, а потому, что этим же утром троих его соседей благополучно выписали домой. О чем он и сообщил Даше, когда та только появилась на пороге…

– Ну и ладно… Одному лучше! – сказала она, садясь на стул рядом.

Из Руслана извлекли две пули, зашили ножевую рану на предплечье.

– Скучновато… совсем-то одному… – немного застенчиво улыбнулся Кедров. – А ты… как?

Даша ничего не ответила, махнула рукой.

– Меня выпишут на следующей неделе, – сказал Руслан уже более уверенно.

– Это хорошо… – уронила Даша.

– Я приду к тебе, – произнес он прежним, «милицейским» голосом, не терпящим возражений.

– Зачем?

– Приду – и все. А ты меня жди. Ладно? – Руслан так и впился в Дашу глазами.

«Вроде взрослый мужчина, а тоже как ребенок…»

– Ладно.

Он вздохнул с явным облегчением, притянул ее к себе здоровой рукой, поцеловал.

– Ты колючий…

– Я побреюсь, обещаю! Просто одной рукой как-то не очень удобно… Но я побреюсь!

Даша осторожно обняла его за шею, и слезы полились из ее глаз. Руслан с еще большим энтузиазмом принялся целовать ее мокрые щеки…

– Ты такая красивая, такая красивая…

– Я?..

– Ты!

– Все, не могу… – Даша отстранилась. – Пойду. А то совсем раскисну. Завтра с Сапоговым встреча…

– С тем самым?

– Тем самым.

– О-о!

– Вот дурацкая жизнь… – с некоторым ожесточением произнесла Даша. – Раньше никому не нужна была, а теперь буквально рвут на части.

– Это же здорово! – улыбнулся Руслан и снова полез целоваться.

В этот момент в коридоре загрохотали шаги – словно толпа маршировала. Дверь распахнулась, и на пороге показался огромный детина в милицейской форме, с авоськой мандаринов, небрежно подвешенной на мизинце.

– Кедров, а мы тут с ребятами… – заорал детина и тут же замолк, увидев Дашу. Он словно не ожидал, что Руслана еще кто-то может навестить. – Ой…