Я сглатываю ком в горле.

– Представить не могла, что ты страдаешь так же, как и я.

– Мы причиняем боль, чтобы скрыть свою собственную. Однако в той или иной форме она всегда просачивается.

Я стараюсь улыбнуться.

– Тогда твоя просто била фонтаном.

Фиона отвечает легкой ухмылкой.

– Ну, я бы назвала это гейзером.

– Да уж.

– Понимаешь, даже сейчас, когда придумала Камни прощения, я все равно чувствую себя ужасно глупой. Бывают моменты, когда мне кажется, что я не понимаю, о чем говорю.

Теперь я смеюсь совершенно искренне.

– Скажешь тоже. Ты же стала для всех гуру в вопросах прощения, даже написала книгу.

– Да, верно, – вздыхает Фиона. – Я должна парить под небесами от счастья, а на самом деле, стоя перед аудиторией, чувствую себя маленькой девочкой, которая ждет прощения, ощущаю себя самым заурядным человеком, который, как и все остальные, мечтает быть любимым.

На глаза наворачиваются слезы, и я трясу головой.

– Кажется, то же самое говорила Джулия Робертс Ричарду Гиру в конце фильма «Ноттинг-Хилл»?

Фиона смотрит на меня и улыбается.

– Я же говорю, что по-прежнему чувствую себя очень глупой.

Со Дня поминовения прошло уже два дня, а фасад Гарден-Хаус еще украшают американские флаги. Войдя, я сразу вижу Дороти, сидящую в одиночестве за обеденным столом. До ланча еще не менее тридцати минут. И кто посмел повязать ей на шею кухонное полотенце? Я бросаюсь вперед, чтобы сорвать его, а потом отчитать служащих и напомнить им, что у этой женщины тоже есть гордость, но понимаю, что это сделано без злого умысла, за едой Дороти может перепачкать всю одежду. Успокоившись, я вытаскиваю из сумки хлеб и подхожу ближе.

– Чувствую запах хлеба Анны, – произносит Дороти. Сегодня голос у нее веселее, может, время действительно способно творить волшебство? Или к ней заходила Мэрилин?

– Доброе утро, Дороти. – Я наклоняюсь, чтобы обнять ее. Тонкий аромат «Шанель» и обвивающие мою шею руки будят в душе сентиментальные чувства. Может, это связано с тем, что на следующей неделе я уезжаю? Не важно, по какой причине, но сегодня я обнимаю ее особенно нежно. Дороти отстраняет меня, словно ощущая мой настрой.

– С тобой все в порядке, Анна Мария? Садись-ка и рассказывай.

Я опускаюсь на стул и выкладываю все о визите Фионы.

– Я была шокирована тем, что она проделала такой путь, чтобы извиниться.

– Очень мило с ее стороны. Теперь тебе лучше?

– Лучше. Но я бы сказала, что до сих пор не ясно, было ли наше признание во благо или нет. Подумай, изменилась ли наша жизнь к лучшему?

– Дорогая, разве ты так до сих пор и не поняла? Признание сделало нас свободными. Но в следующий раз, когда мы решим обнажить перед кем-то душу, следует быть осторожнее. Чувствительность и ранимость можно демонстрировать только тем, кто способен тебя понять.

Она права. Клаудия Кэмбелл была не лучшей наперсницей. Я невольно думаю о Майкле. Нет, и он не смог меня понять.

– Рада, что ты остаешься оптимисткой.

– А как иначе? Теперь у нас все есть. – Она гладит меня по руке. – А главное, мы обрели себя.

Несколько мгновений я обдумываю ее слова.

– Да, пожалуй. Надеюсь, этого достаточно. Расскажи, как ты живешь, Дороти? Как Патрик?

– Он стал денди. – Она достает из кармана письмо и передает мне.

– Написал любовное письмо? – улыбаюсь я.

– Оно не от Пэдди. Это ответ на отправленные камни.

Мэрилин ее простила! Как чудесно! Замечаю обратный адрес на конверте.

– Нью-Йорк?

– Прочитай. И вслух, пожалуйста. Я с удовольствием еще раз послушаю.

Я открываю конверт.

«Дорогая миссис Руссо!

Я был крайне удивлен Вашим письмом с извинениями. Как видите, я вернул камень, но поверьте, Ваши извинения излишни. Мне жаль, что Вы пронесли через годы чувство сожаления, что мы потеряли связь после той встречи в классе. Я действительно не вернулся в Уолтер-Коэн, и не сомневаюсь, Вы сочли, что ни к чему хорошему это меня не привело. Мне жаль, что Вы так и не узнали, что спасли меня. Прошу простить за банальное выражение, но я вошел в Ваш класс неуверенным в себе юнцом, а вышел мужчиной. Настоящим мужчиной, который мне очень нравился.

То утро навсегда осталось в моей памяти. Вы пригласили меня, чтобы продемонстрировать записи в журнале. Везде стояла одна и та же заглавная буква, обозначающая «неполный курс». В том семестре я ничего не смог завершить. Вы были великодушны ко мне и объяснили, что у Вас, к сожалению, нет выбора, меня неминуемо отчислят.

Сказанное не стало для меня новостью, к тому же весь семестр Вы были ко мне внимательны, звонили, а однажды даже наведались домой. Вы умоляли меня вернуться в школу, даже беседовали с мамой. Чтобы успеть по программе, мне надо было за семестр наверстать все пропущенное. И Вы были просто одержимы мыслью мне помочь. И не только в английском, который преподавали, Вы переговорили и с другими моими учителями. К сожалению, я не стремился облегчить Вам задачу, находил тысячи оправданий, и, стоит заметить, некоторые из них даже не были мной придуманы. Суть в том, что даже Вы не могли дать знания ребенку, появлявшемуся в школе не чаще раза в неделю. Да, мы оба помним тот день, но я не уверен, что Вы знаете, что произошло со мной после.

Прежде чем начать урок, Вы попросили Роджера Фарриса отложить плеер. Он что-то пробурчал и спрятал его под парту. Через полчаса он сообщил, что его плеер пропал. Он уверял, что его украли.

Все стали тыкать друг в друга пальцами, некоторые даже предложили, чтобы Вы нас обыскали. Вы и слышать об этом не желали.

Вы спокойно сказали тогда, что кто-то из нас совершил ошибку, что он потом очень пожалеет, и призвали поступить как должно в этой ситуации. Затем прошли в маленькую комнатку рядом с кабинетом и выключили в ней свет. Вы сообщили нам, что каждый войдет в эту комнату на двадцать секунд и возьмет с собой сумку. Вы были уверены, что тот, кто украл плеер, непременно оставит его там. Все шумели и возмущались тем, что нас заподозрили в воровстве. К тому же не сомневались, что плеер украл Стивен Уиллис – он из бедной семьи, к тому же курит марихуану. Странно, что он пришел в тот день в школу, ведь большую часть уроков обычно прогуливал.

Почему бы просто не обыскать его и избавить всех от унизительного подозрения? Кроме того, он ни за что сам не отдал бы плеер Роджера, не стоило быть столь наивной и думать, будто люди такие хорошие.

Вы тогда настояли на своем. Сказали, что люди по натуре своей добрые, что тот, кто «случайно» взял плеер Роджера, уже пожалел о содеянном.

Неохотно, но мы подчинились. Один за другим мы заходили в темную комнату. Джина Блюмлейн следила за временем и стуком в дверь давала нам знать, что двадцать секунд прошли. К концу урока каждый из нас побывал в темной комнате.