Восемь недель король Людовик прождал в лагере перед Мансурой. Переворот в Египте, на который так надеялись франки, так и не произошел. Вместо этого 28 февраля в египетский лагерь прибыл Туран-шах, сын покойного султана. Услышав о смерти отца от мачехи, он сразу же выехал из своей столицы в Диярбакыре и без промедления поскакал на юг. Три недели он провел в Дамаске, где его провозгласили султаном, и добрался до Каира в конце февраля. Его приезд в Мансуру послужил египтянам сигналом к возобновлению борьбы. Он велел построить эскадру легких судов, которые доставили в низовья Нила на верблюдах. Там их спустили на воду, и с их помощью египтяне начали перехватывать транспорты, доставлявшие продовольствие в лагерь крестоносцев из Дамиетты. Более восьмидесяти франкских кораблей попали в руки неприятеля один за другим, а 16 марта крестоносцы за один раз потеряли целый конвой в тридцать два корабля. Вскоре им начал угрожать голод. За голодом последовали болезни, дизентерия и тиф.

В начале апреля король Людовик понял, что должен любым способом вывести армию из пропитанного миазмами лагеря и отступить в Дамиетту. Теперь он в конце концов заставил себя вступить в переговоры с неверными и предложил Туран-шаху обменять Дамиетту на Иерусалим. Но было уже слишком поздно. Египтяне понимали, насколько шатко его положение. Когда они отвергли его предложение, Людовик созвал офицеров, чтобы обсудить возможность отступления. Они умоляли его самого ускользнуть вместе с личной гвардией в Дамиетту. Но король гордо отказался оставлять своих солдат. Было решено, что больных погрузят на кораблях вниз по Нилу, а боеспособные вернутся той же дорогой, по которой пришли.

Лагерь снялся утром 5 апреля 1250 года, и начался мучительный путь. Шествие замыкал король, чтобы подбадривать отстающих. Засевшие в Мансуре мамлюки увидели их уход и бросились в погоню. Оказалось, что все франки успели перейти Бахр-ас-Сагир, но инженеры забыли разрушить понтон. Египтяне поспешили через реку и вскоре уже принялись терзать франков со всех сторон. Весь день те отбивали их атаки и медленно продвигались вперед. Отвага и выдержка самого короля были выше всяких похвал. Но в ту же ночь он заболел, а на следующее утро едва был в силах сидеть на лошади. Постепенно в течение дня мусульмане стянулись к его армии и ударили по ней в полную мощь. Больные и усталые солдаты сопротивлялись из последних сил, но было ясно, что все кончено. Жоффруа де Саржин, командовавший личной гвардией короля, проводил Людовика в дом в деревне Муньят аль-Хольс Абдалла севернее Шаримшаха, в самом центре боев. Французские рыцари не могли заставить себя признать поражение, но бароны Утремера взяли контроль в свои руки и послали Филиппа де Монфора на переговоры с врагом. Филиппу почти удалось уговорить египетских военачальников разрешить армии франков беспрепятственно удалиться в обмен на сдачу Дамиетты, как вдруг некий сержант по имени Марсель, по слухам подкупленный египтянами, проскакал по рядам христиан, приказав командирам от имени короля сдаться без всяких условий. Они подчинились приказу, о котором сам Людовик и не подозревал, и сложили оружие, и мусульмане окружили всю их армию и увели в плен. Примерно в тот же час были окружены и захвачены корабли, доставлявшие больных в Дамиетту.

Сначала египтяне пришли в замешательство из-за огромного числа пленных. Не имея возможность всех их сторожить, они тут же казнили всех, кто от слабости не держался на ногах, и каждый вечер в течение недели уводили по три сотни человек и отрубали им головы по приказу султана. Короля Людовика подняли с постели и в оковах поместили в отдельном доме в Мансуре. Главных баронов держали всех вместе в тюрьме побольше. Мусульмане постоянно грозили им смертью, но на самом деле не собирались убивать никого из тех, за кого можно было получить приличный выкуп. Жуанвиль, находившийся на борту одного из захваченных кораблей, спасся сам и спас своих товарищей, намекнув врагам, что он родственник короля, а когда начальник египетского флота задал ему прямой вопрос и неправда раскрылась, но при этом оказалось, что на самом деле он — кузен императора Фридриха, репутация Жуанвиля весьма возросла.

В самом деле слава императора неверных во многом облегчила положение крестоносцев. Когда заключенному Людовику султан приказал отдать не только Дамиетту, но и все владения франков в Сирии, тот ответил, что они принадлежат не ему, а королю Конраду, сыну императора, и только император может их отдать. Мусульмане сразу же отозвали свое требование. Но все-таки условия, которые они выставили королю, оказались достаточно жесткими. Чтобы выкупить себя, он должен был сдать Дамиетту, а чтобы выкупить свою армию — уплатить 500 тысяч турских ливров, иначе говоря, миллион безантов. Это была крупная сумма, но и пленных, которых надлежало освободить, было очень много. Как только противники договорились об условиях, короля и главных баронов посадили на галеры и пустили их по реке в Фарискур, где находилась резиденция султана. Было условлено, что они отправятся в Дамиетту и передадут город мусульманам через два дня, 30 апреля.

Осуществить сделку удалось исключительно благодаря мужеству королевы Маргариты. Когда король оставил ее, чтобы идти на Мансуру, она была на сносях, и ребенок, повивальной бабкой при котором был восьмидесятилетний рыцарь, родился через три дня после того, как стало известно о поражении армии ее супруга. Маргарита назвала сына Жан Тристан — «дитя печали». В тот же день она узнала о том, что пизанцы и генуэзцы планируют оставить Дамиетту, так как там осталось недостаточно еды, чтобы прокормить всех жителей. Она знала, что не сможет удержать Дамиетту без помощи итальянцев, и созвала их предводителей к своей постели. Она уговаривала их остаться, ведь если они покинут Дамиетту, то уже нечего будет отдавать в обмен на освобождение короля. Когда королева предложила, что сама выкупит все продовольствие в городе и займется его распределением, итальянцы согласились остаться. Это обошлось ей в сумму более 360 тысяч фунтов, но поддержало моральное состояние горожан и франков. Как только она оправилась достаточно для того, чтобы двинуться в путь, свита настояла на том, чтобы она села на корабль и плыла в Акру, а патриарх Роберт должен был поехать с охранной грамотой к султану в Фарискур, чтобы окончательно договориться об условиях выкупа.

Он прибыл туда, но оказалось, что султан умер. Заключительные переговоры затягивались, и в понедельник 2 мая Туран-шах и его пленники все еще находились в Фарискуре. В этот день он устроил пир для своих эмиров. Однако он уже потерял поддержку мамлюков. Этот великий армейский корпус из тюркских и черкесских рабов приобрел силу и важность во время правления Айюба, и за его милости они отплатили своей непоколебимой верностью, а поддержав султаншу Шаджар ад-Дур, сохранили трон для Туран-шаха. Но теперь он чувствовал себя победителем франков и решил, что достаточно силен, чтобы посадить в правительство в Джезире своих фаворитов, а когда мамлюки запротестовали, он ответил им пьяными угрозами. В то же время он оскорбил мачеху тем, что потребовал от нее часть имущества, принадлежавшего его отцу. Она сразу же обратилась за защитой к командирам мамлюков.

2 мая, когда Туран-шах встал, чтобы уйти с пира, мамлюки-бахриды во главе с Бейбарсом аль-Бундукдари ворвались и набросились на султана с мечами, и самым первым — Бейбарс. Раненый, он бежал в деревянную башню у реки. Солдаты последовали за ним и подожгли башню, он прыгнул в Нил и там, стоя в воде, молил о пощаде, обещая, что отречется и вернется в Джезире. Никто не ответил на его мольбы. Султана осыпали стрелами, но он все не погибал, и тогда Бейбарс спрыгнул в воду с берега и прикончил его саблей. Три дня изувеченное тело лежало без погребения. В конце концов посол багдадского халифа получил разрешение похоронить его в простой могиле. Ликующие заговорщики выбрали командующего мамлюками Изз ад-Дина Айбека атабеком и регентом, и он женился на вдовствующей султанше Шаджар ад-Дурр, которая обеспечивала ему законность. Позднее отыскали родственника покойного султана, маленького мальчика по имени аль-Ашраф Муса, и объявили соправителем, но четыре года спустя отстранили от власти. Что с ним сталось потом, неизвестно.