– Мэри, – неожиданно для себя спросил я, – ты беременна?

– Слишком рано, чтобы можно было сказать, дорогой, – ответила она, находя взглядом мои глаза. – А ты этого хочешь?

– Да.

– Тогда я буду очень сильно стараться.

В конце концов мы решили проникнуть за железный занавес, а не в красную зону. Аналитики сочли, что у липового перебежчика нет никаких шансов. Их рекомендации, конечно, не остановили бы Старика, но на этот раз он с ними согласился, да и я его поддержал. Все упиралось в вопросы: «Как человек становится перебежчиком? Почему титанцы ему верят?»

Ответ содержится в самом вопросе: слизняк знает мысли своего носителя. Словесные заверения для титанца ничего не значат, но если однажды он влезет в мозг человека и поймет, что тот по природе своей ренегат и готов продаться, тогда, если это совпадает с целями титанцев, они могут использовать его не как носителя, а как перебежчика. Но первым делом слизняк все-таки проверит, насколько у человека подлая душа.

Мы сделали такой вывод, исходя из чисто человеческой логики, но паразиты должны ей подчиняться, потому что они могут ровно столько, сколько могут их носители. Меня же, по словам наших психоаналитиков, нельзя выдать за перебежчика даже при помощи гипнотического внушения. Узнав об их решении, я совершенно искренне сказал «аминь». Это избавило меня от необходимости говорить Старику, что добровольно я к слизнякам в плен не полезу, а Старика – от необходимости изобретать какую-нибудь дьявольскую логическую эквилибристику, которая вынудила бы меня подписаться на это «добровольцем».

Возможно, действия титанцев, «освобождающих» носителей, покажутся вам нелогичными – даже притом что они знали: эти носители по характеру рабы. Однако преимущества такой тактики понятны из аналогии: комиссары не дают своим рабам-согражданам сбежать и тем не менее посылают их тысячами на территорию свободных людей, чтобы сформировать пятую колонну. Бывает, что агенты выбирают свободу, но большинство, как показывает опыт, предпочитает рабство.

Из «верных» перебежчиков слизняки формировали свою пятую колонну. Слово «верные» здесь выглядит как-то нелепо, но в человеческих языках нет специального слова, чтобы охарактеризовать подобную низость. Мы не сомневались, что ренегаты проникают в зеленую зону, но поди отличи пятую колонну от идиотов с тараканами в башке. Идиотов всегда было намного больше, чем настоящих злодеев.

* * *

Долго готовиться к заброске мне не пришлось. Я освежил под легким гипнозом несколько языков, которые могли пригодиться, причем особый упор сделал на лозунгах, отражающих последние зигзаги партийной линии. Затем получил новую внешность и крупную сумму денег, а также прошел курсы ремонтника ирригационных насосов – профессии, которая позволит мне много перемещаться по стране. При необходимости я мог бы намекнуть, что на насосной станции произошла диверсия. Принуждение, запугивание, подкуп и шантаж отлично работают за железным занавесом: люди живут там в обстановке террора так долго, что у них нет от него никакой защиты, и ниточки, за которые их можно дергать, все на виду – только руку протяни.

Я не должен был проползать под железный занавес на границе, вместо этого меня собирались забросить вглубь территории. Если я не выйду на связь, Отдел пошлет других агентов. Думаю, их послали бы в любом случае – или они уже были на месте. Меня об этом не информировали: то, чего агент не знает, он не сможет рассказать даже под наркотиками.

Для связи мне выдали последнюю модель передатчика, иметь такую – сплошное удовольствие. УКВ-диапазон, антенна не больше чайной чашки, а все остальное, вместе с блоком питания, не больше буханки хлеба. И все так хорошо экранировано, что счетчик Гейгера вблизи даже не пискнет. Работает в зоне прямой видимости – я мог направить его на любую космическую станцию, появившуюся над горизонтом. Причем направить достаточно точно, отчего мне потребовалось отпечатать в голове орбиты всех трех космических станций и навигационную сетку территорий, на которых я должен был работать. Эта сложность была на самом деле главным моим преимуществом: узконаправленный передатчик невозможно засечь, разве что при каком-то диком стечении обстоятельств.

Планировалось, что меня забросят сквозь их радарный щит, под прикрытием мощных помех, которые должны на время свести с ума приборы на станциях слежения и создать для меня антирадарное «окно». Они поймут, что нечто проникло сквозь щит, но не будут знать что, где и когда, потому что это будет не первая, не последняя и не единственная дырка в их щите.

После того как я выясню, захвачен СССР слизняками или нет, я должен буду передать свой рапорт на любую из космических станций в пределах видимости. Я имею в виду – в пределах видимости приборов. Сам-то я не могу ее разглядеть на небе невооруженным глазом и не очень верю тем, кто говорит, будто на это способен. Отправив донесение, я мог уходить, уезжать, уползать, прорываться или покупать себе проход через границу, как уж получится.

Однако все эти приготовления оказались ни к чему. В районе городка Пасс-Кристиан села летающая тарелка.

* * *

Тарелка под Пасс-Кристианом стала третьей, чья посадка была замечена. Первую, в районе Гриннелла, слизняки сумели спрятать, или она снова улетела; от второй, под Берлингеймом, осталось только радиоактивное воспоминание. Но ту, что села у Пасс-Кристиана, засекли в полете и практически сразу обнаружили на земле.

Засекли ее с космической станции «Альфа», но зарегистрировали как «довольно крупный метеорит», который предположительно упал в Мексиканский залив или на побережье. Поначалу этот факт никак не связали с тарелкой под Пасс-Кристианом, но позже мы наконец-то выяснили, что радары не замечали других посадок… потому что тарелки садились слишком быстро!

Примитивные радарные устройства шестидесятилетней давности неоднократно замечали в прошлом летающие тарелки, особенно когда они, двигаясь в атмосфере с небольшой скоростью, проводили разведку. Современные же радары оказались настолько «совершенны», что просто не могли засечь летающую тарелку. Все дело в специализации. Электронные инструменты развиваются, подобно живым организмам, в сторону все большей и большей избирательности. Все наши радары содержат фильтры, схемы подавления ложных сигналов и прочие ухищрения, для того чтобы каждый их тип видел только то, что должен видеть, и не заморачивался тем, что должен игнорировать. Аппаратура транспортного контроля регистрирует только то, что летает в атмосфере. Система обороны и радары систем управления огнем видят только то, что им и положено видеть. Точные радары видят в диапазоне от атмосферных скоростей до орбитальных; более грубые перекрывают диапазон точных радаров и замечают все, начиная от низкоскоростных бескрылых ракет и заканчивая космическими кораблями, чья скорость относительно Земли чуть выше: около десяти миль в секунду.

Есть и другие системы с избирательной чувствительностью: метеорологические радары, радары морских портов и прочие. Беда в том, что ни один из них не фиксирует объекты со скоростью больше десяти миль в секунду – кроме регистраторов метеоритной активности на космических станциях, которые не подчиняются военному ведомству и являются собственностью ООН, предоставленной в пользование Ассоциации содействия развитию науки.