Она ставит на плиту чайник, открывает холодильник, вытаскивает сыр и колбасу, а у меня во внутри все переворачивается, накрывает чувство дежавю. Казалось бы, дом чужой, девушка, совершенно не похожая на Лерку, а говорит и действует точно так же.

Я откладываю листок в сторону, подхожу к Арине со спины и крепко обнимаю ее. Она вздрагивает, локтем упирается мне в живот, но я не отпускаю.

– Постой так немного. Чуть-чуть!

Кладу голову ей на плечо, закрываю глаза и замираю. И словно возвращаюсь в прошлое. Ни с одной женщиной у меня не было такого единения, будто бродил-бродил во тьме в поисках половинки, нашел ее случайно, а теперь боюсь потерять.

Неужели влюбляюсь в женщину, которую столько лет ненавидел? Нет! Не может быть! Гоню эти мысли прочь.

– Эрик, что ты делаешь? – тихо спрашивает Арина.

– Набираюсь сил.

– Иди к жене набираться.

– Смеешься, что ли? К этой гадюке?

Отстраняюсь и плюхаюсь на стул, смотрю на Арину. А она выглядит такой соблазнительной с немного опухшими веками и дорожками слез на щеках, что мне хочется схватить ее в охапку, бросить на кровать и целовать-целовать, целовать до умопомрачения, до боли в губах, до отключки сознания. Даже прячу руки за спину, чтобы не осуществить это безумное желание.

Откуда она взялось, не знаю, но мозги напрочь отказались работать, зато между ног просыпается дружок, что б ему было пусто! Как не вовремя! Сажусь боком, не дай бог Арина заметит! Еще насильником назовет.

Она ставит передо мной чашку с кофе, придвигает тарелку с бутербродами.

– Ешь! – приказывает тихо.

– Угу, – отвечаю, не отводя взгляда.

Она смущается, начинает елозить, вскакивает, пересаживается на другой край стола. Хватает косынку и повязывает ее на шею. Потом не выдерживает и сует мне бутерброд в руку, которую подносит ко рту.

– Ешь! Ты сегодня весь день, как и я, в бегах.

Я тяну платочек за уголок, хочу, чтобы шрам смотрел на меня немым упреком и терзал душу муками совести.

– Не закрывай, не надо, – тихо прошу Арину. – Обещаю, как только разберемся с проблемами, сделаем тебе пластическую операцию.

– Обойдусь, я шрам почти не замечаю, привыкла. Не нравится, не смотри.

– Дело не в этом. Просто хочу исправить свои ошибки, – говорю тихо, терзая в пальцах бутерброд.

– А о Наталье ты зря так говоришь, она настоящая красавица. Получается, когда вы поженились, была любовь до гроба. Быстро же ты поменял свое мнение.

Я чувствую, как она пытается увести разговор в сторону, но не поддаюсь на ее уловку. Откусываю большой кусок, запиваю его горячим кофе, обжигающим рот, закашливаюсь. Арина шлепает меня по спине.

– Не было у нас никакой любви до гроба, – выдавливаю из себя. – Это договорной брак. После смерти Леры я держался только потому, что хотел тебе отомстить. Батя взял меня в оборот, приказал жениться. Мне было все равно. Я согласился, думал, может, смогу переключиться.

Причина моей женитьбы была совсем другая, но не стану же я рассказывать Арине, что согласился на брак в обмен на знакомство с элитным прокурором, которой ее же и посадил.

– Не переключился?

От вопроса вздрагиваю.

– Нет. Вот теперь мне Наташка и мстит. Сошлась с твоим Стрельниковым. Оба рот разевают на фабрику, отец уже выставил ее на торги.

– Этого нельзя допустить! – вскрикивает Арина.

– Согласен. Уговорил батю дать мне время.

– На что?

Я пристально смотрю в глаза девушке: попросить ее о помощи или еще рано, могу спугнуть? Хоть на ромашке гадай! С одной стороны, она дважды за вечер позволила себя обнять, не оттолкнула, не вырвалась с криками. А с другой – скажет: «Пошел ты, козел, своей дорогой», – и будет сто раз права.

– Я хочу реорганизовать фабрику, расширить производство, сделать наш товар популярным среди масс, но мне нужна твоя помощь.

– Моя? – Арина округляет глаза.

– Вот это, – я показываю ей листок с эскизом. – Станешь штатным дизайнером моей фабрики?

Спрашиваю и замираю с чашкой на весу в одной руке и недоеденным куском хлеба в другой.

– Это же сырые наброски. Никакой ценности.

Арина сминает листок и выбрасывает его в печь.

– Ты что делаешь? – кричу я, вытаскиваю рисунок, перепачканный в золе, и расправляю на коленях. – Это начало твоей осенней коллекции одежды!

Теперь приходит черед Арине хлопать ресницами. Она открывает рот, словно хочет что-то сказать, и захлопывает его снова.

– Но… осень уже вот-вот… я не успею, – лепечет она.

– Так, с тобой все ясно! – радостно шлепаю в ладоши я. – Завтра приступаешь к работе в отделе дизайна.

– Где? – улыбка трогает губы Арины. – На фабрике такого нет.

Я зависаю. Как нет? Правда, что ли, нет? Почему нет? Набираю помощника.

– Санек…

– Эрик Борисович…

– Просто – Эрик.

– Эрик, – пауза, – вы нашли Арину?

– Да, конечно, прости, что не позвонил, – раскаяние шевелится в сердце, но душу его на корню: не до сантиментов сейчас. – Скажи, кто на фабрике заправляет дизайнерским отделом?

– Э-э-э, – мямлит Санек. – Такого у нас нет.

– Что за черт!

– Ну, каков хозяин, таково и производство, – слышу короткий смешок.

– Попридержи язык за зубами, – рычу в трубку. – Ты нашел компромат на Стрельникова?

Арина, которая встала к раковине, чтобы помыть посуду, звякает чашкой о блюдце и поворачивается лицом. На нем написано такое напряжение, что мне даже жалко ее становится.

– Нет. В истории болезни все гладко и по правилам.

– Значит, надо воспользоваться визитом полиции, которую вызвал дятел, и настоять на расследовании. Пусть поспрашивают у медсестер и персонала, наверняка они что-нибудь видели или слышали.

– Я займусь этим.

– Вот и отлично! Убивать я твоего бывшего не собираюсь, но нервишки ему потреплю знатно. Еще и батю привлеку к этой цели.

Звонок на второй линии отвлекает от разговора. Смотрю на вызов – мачеха. От плохого