все сто процентов. Я едва сдерживаюсь, чтобы не послать эту истеричку подальше. Но информация сейчас нужна как воздух, поэтому терпеливо повторяю вопрос, обращаясь к отцу доктора.

– Не подскажете, где я могу найти вашего сына.

– А вы, молодой человек, кто? – с подозрением он щурит глаза.

– Работодатель вашего сына. Он мне очень нужен.

– Ох! – испуганно вскрикивает женщина и закрывает рот ладонями.

– Вот тебе, мать, и «ох»! А ты сразу на человека с кулаками!

– Да разве ж я знала! – всхлипывает та.

– Я чуть не подпрыгиваю на месте от нетерпения. Мне это выяснение отношений сейчас ни к чему.

– Но что-то происходит странное и страшное, – качает головой отец. – Сначала приехала Арина, невеста Матвея…

– Бывшая невеста, – перебивает его мать.

– Да, какая разница!

– И что потом? – мне некогда слушать перебранку родителей, от тревоги, раздирающей душу изнутри, просто схожу с ума.

– Потом появился сын с перекошенным лицом. Арина хотела нам что-то рассказать, но Матвей утащил ее силой из дома. А куда повез, не знаю. Горе нашей семье! Что же делать? Может, вы нам объясните?

– Некогда, – я несусь к машине. – В какую сторону он поехал?

– Туда, – машет отец вдоль улицы.

– Ты зачем все рассказал постороннему человеку? – с кулаками набрасывается на него хозяйка.

– Совсем баба спятила!

Эти последние слова растворяются в воздухе. Я кружусь по улицам и переулкам, но нигде не вижу ни доктора, ни Арины. В отчаянии еду снова к ее дому. Быстро пишу записку, чтобы она мне позвонила, когда придет, толкаю ее в щель калитки, и та со скрипом открывается.

От неожиданности отскакиваю, напряженно вглядываюсь в полумрак двора. Я точно помню, что час назад дверь была заперта. Я и звонил, и дергал ручку.

Значит…

Додумывать уже некогда. Несусь по дорожке к крыльцу, а там замираю, превращаясь в слух. Ветер шелестит листвой, где-то далеко раздается собачий лай, в соседнем дворе с визгом и шипением дерутся кошки, и только в доме Арины тишина.

Осторожно стучусь – ни звука, ни движения. Тогда поворачиваю ручку, толкаю дверь, и она распахивается. Адреналин гулом шумит в ушах, волнение колотится в горле, изо рта с хрипом вырывается дыхание. И сквозь этот шум вдруг слышу ритмичные удары, словно где-то из крана в раковину капает вода.

– Тук! Тук! Тук!

Иду на цыпочках на звук и сразу вижу Арину. Она сидит на полу и ритмично бьется головой о стену. Что происходит со мною, не знаю, но сердце обливается кровью, жалость терзает душу. Я прыгаю к девушке, плюхаюсь рядом и подставляю под голову ладонь, чтобы ей не было так больно.

– А-а-а, – стон срывается из сведенных спазмом губ. – Н-нет…

– Тихо, тихо, – я притягиваю Арину к себе на грудь.

Она утыкается носом мне в плечо и плачет уже навзрыд. Теплая влага пропитывает футболку, Арина шмыгает носом, я ищу глазами какую-нибудь салфетку, не нахожу и срываю с шеи девушки шелковую косынку, которую она никогда не снимает. Промокаю глаза, лицо и, как маленькой девочке, вытираю нос.

И тут взгляд цепляется за что-то странное на шее Арины. Осторожно отодвигаю ее от себя. Луч света из окна падает на кожу, я вздрагиваю: безобразная красная полоса идет наискосок от мочки уха до ложбинки между ключицами.

– Что ты делаешь? – спохватывается Арина и вырывает косынку.

– Откуда это? – хриплю я и показываю на шрам.

– Не твое дело! – отворачивается она.

– Теперь уже мое.

– Драка в колонии, поножовщина, карцер, больничка, – перечисляет Арина, и каждое слово гвоздем вбивается в мое сердце.

Так плохо мне еще никогда не было, словно бездна разверзлась под ногами и тянет-тянет меня в глубину. Я вспоминаю, что сам приложил к этому руку, когда не хотел, чтобы Арину выпустили по УДО.

– Прости меня! – притягиваю ее к себе и целую в макушку. – Сможешь ли когда-нибудь простить меня?

– Вы оба одинаковые, – всхлипывает опять Арина, но не отодвигается, становится немного легче. – Что ты, что Матвей, прошлись по моей душе грязными сапогами.

– Я уничтожу этого мерзавца! Убью!

Арина отталкивает меня и вскакивает на ноги.

– Не смей! Только не это!

Она кричит с такой горячностью, с такой яростью, что невольно теряюсь, хлопаю ресницами и сразу не нахожу, что сказать.

– Почему нельзя? Ты все еще любишь этого говнюка? Да, как ты можешь? Вот вы, бабы, дуры!

– Ты не понял! – сразу тушуется она и даже краснеет. – Его непременно надо наказать, но это моя война! Моя!

Опять двадцать пять! Что за упрямая особа! Блаженная она, что ли? Я понимаю, есть у нее принципы, но не до такой же степени им следовать!

Я хватаю Арину за плечи и хорошенько встряхиваю. Она упрямо поджимает губы, смотрит на меня в упор.

– Ты забываешь, – тихо говорю ей. – Я в этой истории не посторонний человек и тоже хочу возмездия. И потом, одна ты с доктором не справишься, нет у тебя ни связей, ни власти. А в полиции будет твое слово против его. И его даже выглядит весомее и грамотнее, тогда как тебя он представит воровкой, тайком пробравшейся в отделение и укравшей тяжелобольную пациентку.

– Это же моя мама! – возмущается Арина.

– А кого это волнует? Врач скажет, что перемещение пациентки связано с угрозой ее жизни, и ты снова загремишь под расследование.

– И что же делать? – губы у Арины дрожат, словно она вот-вот расплачется.

– Надо подумать.

Мы какое-то время молчим, потом она судорожно вздыхает и садится на стул. Дергает за край кухонное полотенце, лежащее на полке. Оно тянет за собой рисунки, которые веером рассыпаются по комнате. Арина жестко растирает лицо, едва сдерживаю себя, чтобы не отобрать у нее эту тряпку, перевожу взгляд и застываю: на полу лежат почти готовые модели стильной одежды, предельно простой по деталям и аксессуарам, но очень красивой.

Подбираю один эскиз.

– Это что?

Арина отмахивается:

– Так,