— Что случилось? — поинтересовался Лора в микрофон.

— Мой парень… — сказала девушка отчего-то шёпотом и показала рукой за спину, очевидно на дверь соседней квартиры. — Бухой пришёл под утро… Совсем бухой… И всё не угомонится… Мамино фото порвал, кота в окно выкинул… Всех убить грозится… Мне страшно!

Лора довольно ухмыльнулся: проблема из тех, что он обучен решать за секунды. Сейчас он успокоит красавицу, прогуляется в её квартиру и обеспечит разбушевавшемуся бойфренду пару недель на больничной койке. А себе — в благодарность — романтическое приключение на койке… Только не на больничной…

Он потянулся к замку, разом нарушив несколько пунктов инструкции, замок негромко лязгнул, дверь начала отворяться, и вместе с несильным сквозняком из-за неё прилетела пуля.

Лору швырнуло назад, к стене прихожей, и он медленно сполз по ней, оставив широкую кровавую полосу. Здоровенное накачанное тело не желало понять и принять, что всё закончено, что уровень стал последним и запасных жизней нет: руки и ноги Лоры подёргивались, словно он собирался подняться и ожить.

А вошедшая в квартиру троица не обратила на мертвеца, пытающегося доказать, что он ещё жив, никакого внимания. Двое быстро шагнули в комнату, третий остался у двери. Симпатичной девушки среди них не оказалось. И на лестничной площадке тоже.

Рубик услышал обрушение Лоры, однако предпринять ничего не успел: едва его пальцы коснулись рубчатой рукояти, как раздался едва уловимый хлопок — пришельцы использовали мощный глушитель — и ему в голову вошла пуля. Вошла и вышла, ушла в стену, выплеснув на спинку дивана кляксу из крови, частиц мозга, осколков кости и клочков волос.

Из детской кроватки послышалось бормотание и какое-то движение. Один из пришельцев подошёл, наклонился.

— Ну чё, Наждак? — тихонько спросил напарник.

— Всё нормуль… Не проснулся. Теперь и не проснётся…

«Пыльца Морфея» легким облачком окутала голову спящего пятилетнего мальчика. Наждак подождал, затем упаковал ребёнка в одеяло, поднял на руки и скомандовал:

— Уходим.

— Погодь-ка, Наждак… Ноут здесь у них неплохой… Чё добру пропадать, а?

— Я, значит, щенка потащу, а ты, значит, ноуты собирать будешь? А харя твоя не треснет бесстыжая?

— Поделимся, Наждак, поделимся… Куда ж он, гад, чехол-то запихал…

Через минуту в квартире остались лишь двое: Рубик, скорчившийся на окровавленном диване, и Лора, наконец затихший.

* * *

Называть Зарытый Посёлок деревней или хотя бы садоводческим кооперативом было бы неправильно, поскольку состоял он из маленьких, по две-три сотки, участков без строений и с оными, построенными незаконным образом. Ни электричества, ни водопровода, ни прочих благ цивилизации…

В голодные послеблокадные годы здесь, за городом, в низменной пойме Волковки, нарезали делянки для рабочих с предприятий Фрунзенского района, чтобы люди получали хоть какую-то прибавку к скудному рациону, выдаваемому по карточкам. Не дачный кооператив и не садоводческий, просто куски земли во временное пользование, без права строительства. Они и кормились… Тряслись в поезде-«подкидыше» до станции Шушары, затем шагали полями с лопатами на плечах — электрички после войны не ходили, а станции Купчино тогда и в помине не было, — а затем этими лопатами перекапывали полученную землю. Не чернозём, конечно, но кое-что дающую. Прокормились… Выжили… И помаленьку начали строиться, когда выяснилось, что временная мера по борьбе с голодом всё тянется и тянется, и власть, похоже, о «земледельцах» позабыла. Сначала появились сараюшки для инвентаря, чтобы не таскать на себе лопаты и вёдра, потом — крохотные домики, где можно было иногда переночевать, припозднившись к последнему поезду или автобусу, а в семидесятые начали появляться строения основательные, не просто для разовой ночёвки. Грядки обрабатывали уже дети, а то и внуки первых огородников, и им казалось, что так будет всегда: хоть маленькая, но всё же дачка, и у самой городской черты — разве плохо?

Вот тогда-то и грянуло…

Власти вдруг прозрели и заметили стихийный и незаконный посёлочек, объявившийся, вопреки всем градостроительным планам, под боком у новых кварталов. Прозрели и выдали вердикт: срок бесплатного пользования землёй истёк, так что, согласно решению райисполкома номер такой-то, от такой-то даты, забирайте имущество и освобождайте территорию под строительство. Срок на эвакуацию был дан большой, до следующего лета.

Одни не верили: пугают, мол, да и что тут можно построить, на болоте? Даже грядки до мая затоплены… Другие, сдуру поспешившие возвести приличные дома, лихорадочно и безуспешно пытались продать, выручить хоть что-то… Третьи сочиняли бумаги и собирали подписи, потом часами сидели в приёмных начальников разного ранга… Четвёртые жили, как жили, с мрачным фатализмом растили последний урожай.

Пришло следующее лето, а с ним, прямо в июне, — бульдозеры, однако дело у исполнителей властной воли не заладилось.

Оптимисты были правы: их болотистая землица оказалась хлипкой не только для строительства, но даже для строительной техники. Тяжёлые машины увязли, не добравшись до обречённых на снос строений, и домики уцелели.

Огородники ликовали: съели? Скушали?! Но обрадовались они рано — в начале сентября низменную пойму стали засыпать. Вместе со всем, что на ней оставалось.

Светина мама — в те времена девчонка-пятиклассница — не раз бегала со сверстниками смотреть, как гибнет посёлок. Мальчишки шастали по брошенным домам, искали и порой находили что-нибудь ценное, более робкие пацаны и девчонки просто стояли и смотрели на внушительное, завораживающее зрелище: огромный язык земли медленно, но неотвратимо наползал на пойму. Светина мама рассказывала, что был он высотой с девятиэтажный дом — преувеличивала, разумеется, но уровень подняли и в самом деле на много ярдов. Наверху гудели казавшиеся игрушечными самосвалы, вываливали всё новые и новые кучи грунта, а затем в дело вступали бульдозеры, берущие реванш за позорное июньское поражение: сталкивали землю вниз с обрыва, разравнивали, уплотняли грунт…

Медленно растущий земляной монстр поглощал посёлок постепенно, один участок за другим. И дома поглощал — целые, не разрушенные. Именно это, по словам мамы, производило самое сильное и гнетущее впечатление: остались бы там лишь развалины снесённых домов, всё выглядело бы иначе, а так — стоит домик, целый и невредимый, даже стёкла в окнах уцелели, — и вдруг пропадает под многотонной тяжестью.

Словно происходят похороны — но не мертвецов, а живых людей.

Самое интересное, что за много лет на том участке засыпанной поймы так ничего и не построили, и лишь недавно, после возведения КАД, над поселком оказалась одна из транспортных развязок… Или не над ним, а рядом, поскольку мало кто помнил в точности место, где исчезли под землёй дома.

Света о Зарытом Посёлке слышала не только от мамы. В их школе бродила страшилка с простым, но эмоциональным сюжетом, будто бы, когда посёлок уже погибал, исчезал под наваливающейся толщей, по ночам в ещё уцелевших строениях шарили бродяги, и в одном из домов отыскали они настоящий клад: сорокалитровый бидон с поспевающей брагой и немалое число бутылок с конечным продуктом — самогоном. По другой версии, нашли случайно забытые деньги и затарились огромным количеством дешёвого одеколона. Версий было много, но все сводились к одному: бродяги мертвецки напились, уснули беспробудно, не услышали, как работы утром возобновились и их засыпали! Заживо! Прямо в домиках, где они ночевали!