Дураки умирают первыми - Виктор Точинов

«Итак, Бог убил всех: и хороших парней, и плохих парней, и даже Стива с Лонг-Айленда. Но не меня. И я знаю почему…»

Wooldoor Sockbat

Кордова, шестой век Хиджры

Абу Имран Муса бин Маймун бин Абдалла аль-Куртуби, известный также как Моше бен Маймон и как Маймонид, учёный широчайшего профиля: врач, астроном, естествоиспытатель, анатом, алхимик, талмудист и каббалист, — был изрядным шутником, причём юмор имел специфичный. Например, переводя с арабского на латынь античные опусы для Саламанкского университета, порой вставлял самолично сочинённые пассажи, долгие века заставляющие несчастных исследователей древностей ломать голову. А ещё мэтр производил биологические экспонаты всяческих диковин для университетских собраний, с целью просвещения студиозусов и ярмарочных экспозиций — те хорошо платили. Проще говоря, Маймонид поставлял заспиртованных уродцев разнообразных моделей и видов: то ягнёнка с двумя головами и шестью ногами, то человеческий эмбрион с крыльями летучей мыши, свиным пятачком, хвостом и копытцами, то бесшёрстную кошку с ужасными клыками.

Разумеется, в большинстве своём артефакты являлись чистой воды подделками, искусно составленными из разнородных частей, поскольку ярмарок в Европе много, а двуглавые телята рождаются нечасто, не говоря уж о младенцах с копытами и крыльями. Никакой науки за ними не стояло, а сам Маймонид считал возню с колбами и эмбрионами побочным заработком, всерьёз к ней не относился и много времени не уделял.

Но однажды домочадцы оказались не на шутку удивлены: работа с очередным доставленным для препарирования экспонатом заняла целых четыре недели. Работал мэтр при закрытых дверях, и никто не видел доставившего экспонат человека или же людей, отчего с каждым днём удивление домочадцев усиливалось, превращаясь в опасливое недоумение.

Как именно готовое изделие покинуло дом мэтра, тоже осталось невыясненным. Но доход от создания очередного артефакта оказался таким, что Маймонид ещё пять месяцев занимался исключительно любимой наукой.

Вероятно, внешний вид загадочного экспоната так и остался бы тайной, если бы не набросок, сделанный на полях рукописи, над которой мэтр работал в то время. Набросок изображал заключённое в ёмкость существо, в природе, без сомнения, не встречающееся. Однако короткая запись под ним показала, что сам бен Маймон считал иначе и вовсю строил догадки о происхождении странного создания.

Дальнейшая судьба созданного Моше бен Маймоном артефакта на протяжении нескольких веков неизвестна. По некоторым сведениям, в Праге, в собрании императора Рудольфа, хранился весьма похожий экспонат, но скупые и смутные описания очевидцев не позволяют говорить об этом с уверенностью.

Объявилась же колба в 1719 году: уродец был закуплен российским посланником в Гааге Матвеевым для недавно учреждённой в Петербурге Кунсткамеры. К тому времени созданная бен Маймоном колба из толстого стекла повредилась — треснула и была стянута серебряным обручем с надписью на латыни: «Монстр святого Иакова».

Артур Николаевич Завалишин ненавидел Вышний Волочёк.

Нет, он ничего не имел против старинного русского города и его жителей — он ненавидел через него проезжать, а делать это приходилось часто, тридцать-сорок раз в год, такая уж у Артура Николаевича была работа.

Шоссе Москва — Санкт-Петербург и без того не слишком пригодно для скоростной езды, поскольку постоянно забито большегрузными фурами — толком не разгонишься. Когда трасса огибает города, терпеть неудобства ещё можно, но стоит ей войти внутрь — беда, вместо хоть какого-то движения получается полноценный сбор всех городских светофоров в похоронном темпе.

«Калина» Артура Николаевича сейчас как раз стояла на въезде, у первого городского светофора, дожидаясь разрешающего сигнала, и Завалишин надеялся, что с четвёртого включения проскочит — от перекрёстка его отделяла лишь автовозка, в два яруса загруженная четырёхколесной продукцией компании «Рено», доставляемой из Москвы в Петербург. Что характерно, пять минут назад навстречу Артуру Николаевичу проехала точно такая же фура, с той же продукцией той же компании, катившая из Питера в Москву. Ну почему бы, почему маркетологам и логистикам двух дилерских фирм не встретиться, не посидеть за рюмочкой чая и не родить совместными мозговыми усилиями гениальный план, позволяющий существенно сэкономить на транспортных расходах и разгрузить хоть немножечко трассу? Почему? Ответа нет и не предвидится. Зато есть идущие навстречу друг другу многотонные фуры.

«Идиоты…»

За опущенным стеклом взревел мотоциклетный двигатель, задумавшийся Завалишин вздрогнул и, резко повернув голову, увидел облачённых в чёрную кожу байкеров: колонна из нескольких двухколёсных машин проехала по осевой, объезжая и «Калину», и фуру, и вызывая завистливые взгляды водителей — этим-то что, через любые пробки просочатся, хоть вот так, хоть по обочине.

Причём байкеры в мотопробег Москва — Питер наладились отмороженные, жизнь свою ценящие не слишком дорого, а на ПДД и вовсе плюющие: все до одного без шлемов, головы повязаны ярко-алыми банданами.

Или не байкеры? Те вроде по двое не ездят, а тут на девять машин — двенадцать седоков… Может, и не байкеры. Но всё равно отмороженные.

Передний мотоцикл остановился, заехав на стоп-линию, а замыкавший колонну оказался как раз напротив переднего сиденья «Калины», и его пассажир осоловело уставился на Артура Николаевича. Тот с достоинством выдержал мутный взгляд и, видимо, поэтому удостоился хриплого вопроса:

— Скучно тебе, чел?

— Простите? — удивился Артур Николаевич.

— Бухнёшь? — Обладатель красной банданы извлёк из внутреннего кармана плоскую бутылку, крутанул пробку и протянул обалдевшему мужчине: — На, развеселись.

— Я за рулём, — пробормотал Завалишин.

— И что?

— И… — Что именно ответить на этот вопрос, было решительно непонятно. Да и вообще ситуация выглядела на редкость идиотской: пробка, странный тип, странный разговор, странное предложение… — И то, что я не имею права…

— Тварь дрожащая, — резюмировал байкер. Затем сделал большой глоток виски, вытер губы о спину водителя и пояснил вконец обалдевшему Завалишину: — Достоевский, мля, вспомнился. Который с топором.

— Тебя всегда клинит, когда в Питер едем, — недовольно проворчал водитель, после чего выдернул из рук пассажира бутылку, хлебнул и сообщил: — Бедный всадник, мля.

На светофоре зажёгся жёлтый, байки рванули — резко, с места в карьер. Умчались и любители виски, на прощание обдав Завалишина струёй выхлопных газов, а его «Калину» — мелкими камешками, брызнувшими из-под заднего колеса…

«Ушлёпки», — зло подумал Артур Николаевич, трогаясь вслед за фурой. И пожелал сам себе никогда не встречаться на трассе с отморозками в красных платках. Да и вне трассы лучше не надо.