Стединг отвесил низкий поклон с улыбкой:

– Жалею только о том, что слишком стар, чтобы проситься к вам во внуки.

И вот этот кандидат во внуки приехал из особняка посла Стединга в Зимний дворец, куда нарочно перебралась и Екатерина со всем своим двором из Царского Села. Она могла бы принять графа Гагу и в Царском, но нарочно организовала пышный прием в Петербурге, чтобы польстить юному королю. Из Гатчины со своим семейством прибыл и великий князь Павел Петрович. Даже не так давно родившая сына Николая (наконец-то еще один мальчик после шестерых дочек!), великая княгиня Мария Федоровна, оставив самых младших, тоже приехала.

Юный король явно нервничал. Он был основательно настроен против российской императрицы, брака и всего двора своим дядей-регентом, ожидал приказного тона со стороны старухи, сидевшей на престоле не по праву, и чувствовал горячее желание немедленно вернуться обратно в Стокгольм! Только дипломатичное поведение посла Стединга удерживало его от резких шагов.

– Почему вы так нервничаете, Ваше Величество? Российская императрица весьма и весьма приятна в общении, она весела и обаятельна, несмотря на свой возраст, и у вас не будет затруднений, поверьте.

Вышагивавший из угла в угол король остановился:

– Как я должен к ней подойти? Я граф Гага, она императрица и много старше, следовательно, я должен целовать ей руку? Я – целовать?! Это унижение!

Стединг едва не схватился за голову, об этом они даже не задумались, но поспешил возразить:

– Я вас уверяю, Ваше Величество, что поцеловать руку у столь приятной женщины можно легко, стоит только забыть о том, что она императрица.

Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, но их пригласили в зал. Посол шел сзади, готовый просто вцепиться руками в короля, если тот вдруг решит развернуться и уйти; помня о весьма горячем нраве своего монарха, посол мог ожидать и такого. Но Густав для себя решил другое – он играет в графа Гагу, значит, именно в качестве такового и станет целовать руку старушке. Интересно, а она сама-то ходит или водят под руки? А слышит как, не придется ли кричать в ухо? Все же скоро семь десятков лет… Возраст для женщины, тем более прожившей весьма бурную жизнь, немалый.

Конечно, королю много рассказывали об императрице, но ближе всего к его ушам были уста регента, который отнюдь не питал к Екатерине братских чувств, а потому больше насмешничал над старухой, которая не в силах покинуть трон, так к нему привыкла.

Зимний дворец произвел на короля сильное впечатление, здесь было не просто красиво или богато, здесь все в превосходной степени! Строгая простота помещений его собственного дворца показалась почти мрачной.

И вот перед ними распахнулись высокие двери комнаты, стоявшие по их сторонам то ли лакеи, то ли придворные (здесь все столь нарядны, что не разберешь, пока не приглядишься) согнулись, молча приветствуя короля. Густав вдруг почувствовал себя действительно королем! Неважно, что он не на троне, позолота вокруг, множество придворных, блеск нарядов и бриллиантов, эти поклоны только выгодно оттенили его собственный черный костюм. Король уже был доволен.

Навстречу ему двинулась полноватая, красивая женщина невысокого роста, но державшаяся прямо и величественно. Даже на расстоянии Густав почувствовал исходившую от нее волну обаяния и приветливости. Императрица?! А как же… а как же почти семьдесят лет?! Старость?

Густав не успел опомниться, как уже пытался поцеловать протянутую ему красивую ручку с белоснежной кожей и изумительной формы пальцами с аккуратными розоватыми ногтями. От императрицы умопомрачительно приятно пахло…

– Нет, нет. – Она не позволила поцеловать руку и, наклонившись ближе, произнесла по-французски: – Я не должна забывать, что граф Гага – король. Ограничимся рукопожатием.

Ее голос очаровывал не меньше внешности и манер, Густав почувствовал, что полностью попал под обаяние российской государыни. Происходило то, чего так боялся его регент, следовало встряхнуть головой, чтобы немедленно сбросить чары, но делать этого совершенно не хотелось…

Мало того, Густав наблюдал интересную сцену: сам на словах твердый, герцог Зюдерманландский тоже попал под это обаяние! Дядя короля после представления зачем-то принялся довольно неловко извиняться за то, что командовал войсками, сражавшимися с ее армией. И тут Екатерина показала свое умение оборачивать любезностью даже неловкие положения:

– Ах, герцог, я должна по секрету сообщить вам об одной невзгоде, которой часто подвержены люди моих лет, – я страдаю забывчивостью.

Густав едва не аплодировал, как и остальные, окружавшие императрицу.

Но теперь предстояло знакомство с самой предполагаемой невестой.

– Я хотела бы представить вам, Ваше Величество, своего сына великого князя Павла Петровича, великую княгиню Марию Федоровну и моих внуков. У великого князя немалое семейство, мне на радость. Я любящая бабушка.

Произнося все это, Екатерина взяла юного короля под руку и провела в следующую комнату.

Дальше он пожимал руку и говорил слова приветствия Павлу Петровичу, Марии Федоровне, Александру Павловичу с его супругой Елизаветой Алексеевной, Константину Павловичу с Анной Федоровной… И вот наконец:

– Мои внучки великие княжны Александра Павловна, Елена Павловна, Мария Павловна, Екатерина Павловна, Ольга Павловна… Самые маленькие остались с кормилицами дома.

Ему еще что-то говорили, он что-то отвечал, но сердце короля Швеции осталось там, где он услышал: «Александра Павловна». Впервые увидев портрет двух старших княжон, выполненный известной европейской художницей Виже-Лебрен, он так загляделся, что даже выронил шляпу. Девушки на портрете были поистине очаровательны, как два ангела. Но тогда Густав попросту не поверил, решив, что это умение художницы придало им столько очарования. Теперь он понял, что императрица Екатерина, недовольная портретом, была права, тот не отразил и десятой части прелести, которую являли княжны.

Когда княжна вскинула на короля свои большущие голубые, как у бабушки, глаза и одарила его белозубой очаровательной улыбкой, покраснев при этом, Густав тоже смешался. Только привычка держаться на людях и не задумываясь произносить необходимые приятные слова спасли юного короля от полного замешательства.

Это обоюдное смущение заметили все, и оно очень понравилось. Но прием продолжался, императрица снова взяла короля под руку (он почувствовал, что она вовсе не опирается, только придерживает в знак особого расположения) и пригласила в большой зал, чтобы представить сгоравшим от любопытства придворным.

Блеск множества драгоценностей казался нестерпимым, повсюду приветственные улыбки, поклоны, реверансы дам… Он король! Он действительно король! Даже больше, чем у себя в Швеции!

Уже за одно это ощущение Густав готов был простить Екатерине все, кроме поражения в войне, конечно. Мелькнула мысль, что Александре будет в Стокгольме скучно после бабушкиного веселья. Тут же осадил себя: кто сказал, что она вообще туда поедет?! Но Густав уже очень хотел, чтобы поехала, хотел видеть эти голубые глаза, целовать эти коралловые губки…