– Отец у меня – старший матрос, на всех морях и океанах побывал, но нигде таких красивых рассветов и закатов не видел! Не верите? А вы оставайтесь. Отец придет, и мы втроем полезем на крышу закат смотреть!

– Нет уж, спасибо, – пряча усмешку, отказывается Анна.

– Вы только не сказали, как вас зовут!

– Это уже не важно, – говорит Анна и делает к двери шаг, чуть не вплотную приблизившись к неподвижно стоящему юноше.

– Да пустите же! – возмущается Анна.

Юноша испуганно отшатывается, где-то что-то падает, но Анна не обращает на это внимание.

– Привет Кузьмичу! – насмешливо бросает она на ходу.

27. Поселок Большие Сосны. Тогда же

Анна направляется к знакомой машине, у которой передний бампер привязан мужскими подтяжками. Водитель услужливо открывает перед ней дверь. В этот момент к остановке подъезжает автобус и из него осторожно выходит Кузьмич. Он на костылях, нога в гипсе. Анна смотрит на него удивленно и растерянно.

– Ах ты, чёрт, – сердится она на себя и, чуть помедлив, садится в машину.

28. Костюмерная «Мосфильма». День

Анна – в парадном костюме и гриме императрицы Анны Иоанновны. Смотрит на себя в зеркало.

Костюмеры и гримеры умиленно улыбаются.

Стремительно входит режиссер. Он немолод, с дымящейся трубкой.

– Ты – это она! – говорит режиссер, указывая на большой портрет императрицы Анны Иоанновны на стене.

Та в три раза толще нашей Анны. В глазах Анны Сапфировой сомнение.

– А тебе не кажется, что она была покрупней меня?

Режиссер отмахивается:

– Пустяки! Тогда была мода на полноту, и придворные художники выдавали желаемое за действительное. Правда жизни не есть правда искусства. Это твоя, понимаешь, твоя роль!

– А говорят, ты на нее пробовал Тюкину.

– Кто тебе сказал эту чушь? – возмущенно восклицает режиссер. – Да я с Тюкиной на одном гектаре не сяду!

Он садится в кресло и сердито пыхтит трубкой.

Похоже, Анне нравится быть императрицей.

– Я слышала, что сейчас снимаются два фильма про Петра Первого и три про Ивана Грозного. Что, какая-то мода на царей? – интересуется она, оглядывая себя со всех сторон.

– Не мода, Анечка, а политика, большая политика, – немного снисходительно отвечает режиссер.

– Политика? – искренне не понимает Анна.

– Наш народ оказался не готов к демократии, и его снова приучают к старой доброй идее самодержавия. Царь батюшка – просто и ясно.

– Неужели опять будут цари? – недоумевает Анна.

Режиссер кивает:

– Только по-другому будут называться.

– А вот был один царь, который добровольно оставил трон и остаток своей жизни прожил как простой человек, – сообщает она с улыбкой.

– Федор Кузьмич? Это легенда… Я, Анечка, поражаюсь твоей наивности. Ну кто это и когда добровольно оставлял трон? Вот ты – царица русской сцены. Ты сама ее покинешь?

– Нет! – без раздумий отвечает Анна и прибавляет решительно: – Я умру на сцене. Я знаю это точно.

– И я знаю, что мое последнее слово в этой жизни будет «Мотор!»… – говорит режиссер и хмурится. – Но не будем раньше времени о неприятном. Ты лучше скажи, где мне взять старух-фрейлин. В нашем актерском цехе их не осталось. Все натянулись так, что грим не держится.

Он смотрит на Анну вопросительно. Ей не нравится эта тема.

– А ты возьми мужчин, – неожиданно предлагает она.

Режиссер громко хохочет.

– Как в театре кабуки? Это мысль!

Анна усмехается.

– В определенном возрасте вас и гримировать не надо, только в платье одеть.

– Ты имеешь в виду кого-то конкретно? – хмурится режиссер.

– Возьми хотя бы Бриля, я играю с ним в «Чайке».

– Очень благородная протекция со стороны бывшей супруги, – с легкой усмешкой произносит режиссер.

– Вылитая старушка! – подкрепляет свою идею Анна.

– Да, не любишь же ты нашего брата, – задумчиво произносит режиссер. – Интересно, с каким чувством ты произносишь монолог Аркадиной на коленях?

– С чувством глубокого отвращения, – не задумываясь, отвечает Анна и вдруг вспоминает: – Чёрт! У меня же сегодня спектакль! Ну что стоите? – сердито обращается она к костюмерам. – Снимайте с меня эти фальшивые брюлики!

29. Театр. Вечер

Анна – Аркадина стоит на коленях перед Брилем – Тригориным. И в самом деле, партнер выглядит неважно.

Анна-Аркадина: Мой прекрасный, дивный… Ты страница моей жизни! Моя радость, моя гордость, мое блаженство! (Обнимает колени.)

Тригорин морщится от боли, шепчет:

– Не так сильно, ты же знаешь у меня артроз!

Анна-Аркадина (сжимая еще сильней): Если ты покинешь меня хоть на один час, то я не переживу, сойду с ума, мой изумительный, великолепный, мой повелитель…

30. Там же

Занавес. Поклоны, аплодисменты.

Тригорин с удовольствием кланяется.

Анна (насмешливо стоящей рядом актрисе): Наша бабушка сегодня в ударе.

31. Грим-уборная в театре

Собираясь уходить, Анна красит губы той самой «счастливой» помадой. Глаза ее закрываются от усталости.

– Боже, как я хочу спать, – произносит она.

Глянув на помаду, которой осталось совсем немного, Анна закрывает тюбик и бросает в урну.

32. Квартира Анны на Остоженке. Ночь

Глаза Анны закрыты, и она все делает, как во сне, повторяя время от времени:

– Спать.

Пьет кефир в кухне.

– Спать.

Идет в ванну.

– Спать…

Выходит в ночной рубашке.

– Спать…

Ложится в постель.

– Спать…

И тут же глаза открываются – в них нет ни капли сна.

33. Спальня в квартире Анны

На тумбочке – рассыпанные таблетки снотворного.

Анна лежит без сна посреди кровати под балдахином на спине и смотрит неподвижно вверх. За окном рассвет. Анна встает, надевает очки, смотрит в телефонную книгу, набирает номер.

– Алло, – звучит сонный раздраженный женский голос.

– Это туристическое агентство?

– Вы с ума сошли! Пять часов утра!

– Это Анна Сапфирова. Извините, что разбудила, но, давая мне этот телефон, вы сказали, что я могу звонить в любое время.