Удара Коля не почувствовал, а вот боль пришла почти сразу. Правую щеку как будто крюком рванули, следом за этим в глаза брызнуло что-то красное и горячее, а после земля стремительно понеслась ему навстречу, и последнее, что он увидел, были клыки, оттопырившие верхнюю губу Арвида Ленца.

– Блин. – Коля смотрелся в маленькое зеркальце, которое позаимствовал у Вики и попутно потирал пальцем не очень широкий и длинный шрам на правой щеке. Справедливости ради следует отметить, что свежей эту отметину назвать было трудно, возникало ощущение, что Нифонтов обзавелся ей лет пять назад, а то и поболе того. – Вот же не свезло!

– Шрамы и пыль странствий украшают мужчин, – глубокомысленно заметила Тицина, пристроившаяся у стены. – Как по мне – импозантно смотрится, зря ты. Ты теперь выглядишь куда брутальней, чем раньше. Еще не мачо, но уже не мальчик.

– Да ну нафиг. – Коля отдал зеркальце владелице. – Даром не нужна мне такая брутальность.

– Ты радуйся, что вообще настолько легко отделался. – Пал Палыч хрустнул печенькой и запил ее чаем. – Я сначала подумал, что все, нет больше с нами старшего лейтенанта Нифонтова.

– Да тьфу на тебя, – совсем уж насупился Коля.

– Хоть «тьфу», хоть не «тьфу», а так и есть. – Оперативник поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. – Башка у тебя дернулась так, будто прямо в затылок пулю всадили, кровь хлещет, ты, как снопик, на землю валишься – жуть. Да еще вурдалачье племя сразу среагировало надлежащим образом, то есть клыки наружу выпустило. Рефлексы, куда от них денешься.

– Что да – то да, – поежился Коля, вспомнив звериный лик до того вполне благообразного Ленца. – Это я заметить успел.

– «Заметить»! – ухмыльнулся Пал Палыч. – Арвид чуть тебе в шею не вцепился! Натура всегда свое возьмет, как ее внутрь не загоняй. Хорошо еще, что у Ростогцева страх все остальные чувства забил, он и давнего недруга удержал, и остальных приструнил. И тебя заодно спас.

– Ой ли? – рассмеялась тетя Паша, стоящая в дверях и опиравшаяся на швабру. – Да у этого мозгляка никакого другого выбора и не имелось. Смерть сотрудника отдела, произошедшая на его территории, да еще во время мирных переговоров… Куда бы он делся? Да тот же ваш дикарь-алкоголик из тошниловки на «Парке Культуры» ему такого сроду не забыл, он же косвенно в этом всем тоже участвовал. Я этого сына пустынь терпеть не могу, но вынуждена отдать должное – он отомстит в любом случае, даже если придется по следу врага через весь земной шар пройти.

Коля понял, что «дикарем» она Абрагима назвала. Судя по всему, их нелюбовь друг к другу являлась обоюдной.

– А вообще нашего паренька не столько Ростогцев спас, сколько скверная подготовка стрелка, – продолжила уборщица. – Он его убить хотел, да маленько смазал.

– Может, и нет, – вступила в разговор Вика. – Может, только попугать собирался?

– Тогда бы он плечо прострелил или ногу, – парировала тетя Паша. – Когда бьют в голову, то желают именно что убить. Какой смысл в расковыривании щеки? Никакого.

– Ничего себе «расковыривании»! – возмутился Пал Палыч. – Да там пуля кости чуть ли не в труху смолола!

– Вот и я про то. – тетя Паша подошла к Коле, цапнула его за подбородок и осмотрела шрам. – Точно убить желал, но вот, промахнулся.

– И очень хорошо, – моргнул Коля. – Лично я этому рад.

– Конечно, хорошо, – отпустила его тетя Паша. – Нервничает злодей, нервничает, это нам на пользу. Чем больше он дергается, тем сильнее выходит из тени. Каждый его шаг оставит след, а мы раньше или позже на него встанем. А то еще и ошибаться начнет!

Коля с тетей Пашей, конечно же, в целом был согласен, но немного опасался того, что в следующий раз неведомый противник не промахнется.

Хотя… Не такой уже и неведомый, та ночь в Останкино кое-какую ясность в происходящее внесла. Правда, подробности непосредственно Коле стали известны куда позднее, чем всем остальным, поскольку сразу после ранения он потерял сознание от болевого шока, а после случилось то, что случилось.

Пуля действительно здорово раскурочила лицо Нифонтова, задев при этом кровеносные сосуды, и если бы не князь Ростогцев, который на самом деле изрядно перепугался, то все могло бы закончиться совсем уж скверно. Но даже и успей «скорая», то лежать бы Коле в челюстно-лицевой травматологии до осени, кабы не дольше, поскольку, как было сказано выше, дела обстояли скверно.

Но, как оказалось, имелась в закромах у князя большая редкость – пузырек с живой водой. Не совсем такой, как ее описывают в сказках, мертвых она не оживляла, но вот серьезные раны на самом деле врачевала, при том довольно эффективно, особенно если ее пустить в ход сразу, не откладывая в дальний ящик. Как выразился Пал Палыч: «пока кровь сочится». В случае с Колей время упущено не было, и жутко выглядящая рана затянулась прямо на глазах оперативника, который действие данного снадобья наблюдал впервые. Знать он про него со слов бывалых сотрудников отдела, конечно, знал, но видеть его в работе не приходилось. Но оно и не странно, источников с живой водой на белом свете всего ничего, раз-два и обчелся, а их местонахождение является тайной для всех, кроме нескольких Речных Хозяев, а те ей делиться ни с кем не стремятся. Случается, разумеется, что они кому-то пузырек-другой за важнейшую услугу или в обмен на что-то выдадут, но это скорее подтверждает общее правило, чем опровергает его. Как к Ростогцеву попал этот пузырек – неизвестно, только он над каждой каплей, упавшей на изуродованное лицо Нифонтова, разве только что не плакал, и его можно понять. Просто в некоторых случаях живая вода и мертвого на ноги поднимет. В смысле – нежить, которой по факту являлся князь-вурдалак.

В результате от раны остался только шрам, выглядящий так, будто Коля его на лице давно носит, да еще проспал он почти два дня. Вика на пару с Валентиной даже переживать начали, поскольку им по роду службы прекрасно было известно, что живая вода штука коварная. Помимо прочего, есть у нее одно то ли неприятное, то ли, наоборот, полезнейшее качество – в том случае, если она не может помочь, то исцеляемый просто не просыпается. Он покидает этот мир без страха и боли, во сне, со счастливой улыбкой на губах. Эдакая фольклорная эвтаназия. Ну да, внешне щека зажила и кости внутри, несомненно, правильно срослись, но Коля при этом в себя никак не приходил, и это наводило сотрудниц отдела на печальные мысли. Что там – даже Мезенцева, которая в последний месяц таила зуб на Нифонтова за то, что он ее с собой совсем перестал брать на задания, нервничала. Про живую воду и ее свойства ей все как-то рассказать забыли, а сама она, понятное дело, про подобный препарат и слыхом не слыхивала, потому всерьез собралась начхать на коллег, которые ждут у моря погоды, и вызвать «скорую» с врачами-реаниматологами. Ну или какими другими, которые определят – кома это или нет.

Она почти уже это сделала, но тут Коля сработал на опережение и наконец-то открыл глаза, в первый момент не сообразив, где он вообще находится. Хотя в чем-то понять молодого человека можно, поскольку на кожаном диване, который стоял в кабинете Ровнина с тридцатых годов, ранее спать ему не доводилось. Ну а Олега Георгиевича там не было, он постоянно где-то мотался, практически не появляясь на работе, только время от времени звонил, интересуясь состоянием раненого сотрудника.