– Чего не может?

– Просто быть самой собой.

Дверь в приемный зал распахнулась настежь. Из внутренних покоев вышел Сесил. Просители снова ловили его взгляд. Он подозвал к себе своих спутников и что-то очень тихо им сказал. В это мгновение в зал с улицы вбежала запыхавшаяся Кэтрин с Эхо на руках. Еще два ее любимца трусили за ней. Китти была растрепана и озабоченно наморщила лоб; чепец сбился набекрень.

– Леди Кэтрин! – обратился к ней Сесил. – Где вы были? – За его ровным голосом угадывалась угроза, отчего у меня внутри все сжалось.

Кэтрин сделала глубокий вдох и словно взяла себя в руки. Выпрямившись во весь свой небольшой рост, она ответила:

– Милорд, произошла неприятность с моей ручной обезьянкой. Геркулес до крови укусил пажа, и мне пришлось его наказать. – Она обезоруживающе улыбнулась государственному секретарю и крепче прижала к себе Эхо. Не у одной меня в нашей семье талант к выдумкам, Кэтрин в этой области настоящий мастер.

Сесил медленно кивнул, не выдавая своих чувств, и ушел, растворяясь, как тень. Его свита последовала за ним.

Кэтрин тяжело опустилась на скамью рядом с нами, вздохнула, поставила Эхо себе на колени и прошептала:

– Все не так, как вы думаете.

– В чем дело, дорогая? – спросила Левина, наклоняясь и гладя ее по руке.

– Он исчез! – Я увидела, что она смахивает слезы. – Мы должны были встретиться у шлюза, но он не пришел!

– Уверена, все объясняется очень просто, – сказала Левина.

– Да, конечно! – Глаза сестры метали молнии. – В длинной галерее я встретила Гарри Герберта. Он сказал, что Сесил велел Гертфорду держаться от меня подальше.

– Гарри Герберт? – удивилась я. – Возможно, он нарочно тебя обманывает. Может быть, он ревнует?

– Не знаю! – Кэтрин закрыла лицо руками.

Краем глаза я заметила, как Фрэнсис Мотес что-то достает из-под платья; это письмо.

– Если вы ищете Гертфорда, – с лукавой улыбкой произнесла она, – то он поехал в свой дом на Кэнон-Роу.

– Вы-то откуда знаете? – резко спросила Кэтрин.

– Вот что он мне прислал. – Фрэнсис с торжествующим видом развернула письмо.

Кэтрин схватила его, быстро развернула.

– Стихи! Так он прислал стихи… вам?! – Голос у нее дрожал; компрометирующее письмо она держала двумя пальцами, словно ей неприятно к нему прикасаться. Я успела прочесть название: «Любовь к тебе, что в мыслях я лелею». Стихи принадлежат Уайетту, он сейчас в большой моде.

Фрэнсис отобрала у нее листок, тщательно сложила и снова засунула под платье. При этом она не сводила взгляда с Кэтрин, а я гадала, возможно ли, чтобы Гертфорд послал стихи этой некрасивой девице. Я бы еще поняла, будь на ее месте Леттис, но Фрэнсис Мотес недостает ни обаяния, ни доброты. Юнона пересела к нам и оказалась между Кэтрин и Фрэнсис; та повернулась к Лиззи Мэнсфилд и что-то зашептала ей на ухо, после чего обе захихикали. Я была рада, что уколола Лиззи; мне даже захотелось это повторить.

– Вы знали об этом? – спросила Левина у Юноны.

– Конечно нет! – ответила та. – Я уже пару дней не видела брата. – Вид у нее почти такой же расстроенный, как у Кэтрин. – Перестань, Китти. Пойдем ко мне. Все равно сейчас так стемнело, что шить невозможно. – Она протянула Кэтрин руку, та встала, и они вместе молча ушли.

* * *

Позже я застала их в покоях Юноны. Кэтрин, видимо, дала волю слезам – глаза у нее покраснели и припухли. Но, поплакав, она немного утешилась. Перед моим приходом они затеяли играть на кровати в «примеро», причем ставкой служили камешки.

– Юнона рассказала, как ты уколола Лиззи Мэнсфилд иглой, – сказала сестра, как только увидела меня. – Молодец, Мышка! Так ей и надо.

Но я не хотела думать о своем гневе и о том, как мне понравилось выпускать его таким образом.

– Будешь играть, Мэри? – спросила Юнона. – Втроем гораздо веселее.

Мы начали игру, молча выкладывали карты и делали ставки. Во время игры я невольно вспомнила, сколько раз мне приходилось лечить разбитое сердце Кэтрин, и спросила себя, отчего любовь делает из людей таких глупцов. Хорошо, что хотя бы я от этого защищена. Я вспомнила Платона и его колесообразных людей, поделенных надвое, поиски второй половинки. Интересно, существует ли на свете моя вторая половинка? Заставила себя отбросить подобные мысли – ни к чему хорошему они не ведут.

– Напиши ему, – посоветовала Юнона, и я догадалась, что она имела в виду Гертфорда. – Скажи, что он тебя потеряет. Я ни на миг не верю, что он влюбился в Фрэнсис Мотес.

– Но что мне ему сказать?

Юнона встала с кровати и порылась в груде вещей на столе, нашла бумагу, перо и чернила, принесла Кэтрин со словами:

– Напиши все, что ты о нем думаешь.

Забросив игру, Кэтрин приступила к делу, а затем прочла вслух то, что она написала:

– «Вы не тот, каким я вас считала. К тому времени, как вы пожалеете о том, что сделали, я уже забуду вас. Моя любовь умерла. Не волнуйтесь о моем будущем, Гертфорд, ибо моей руки просят больше достойных мужчин, чем вы можете себе представить. Вашу милую Китти ждет блестящая партия…»

– Тебе не кажется, что ты заходишь слишком далеко? – спросила я. – Не лучше ли ничего не говорить?

– Мышка, ты ничего не понимаешь в таких делах. Я знаю, как вернуть внимание мужчины. Немного ревности ему не повредит.

И тут мы услышали стук в дверь. В комнату вошла Леттис Ноллис.

– Никогда не догадаетесь, кто вернулся! – воскликнула она, не скрывая возбуждения. – Дадли!

– Хвала небесам, – вздохнула Юнона. – Может быть, теперь у нас снова будут развлечения.

– Он уже готовит трехдневный пир и турнир.

Юнона радостно ахнула и захлопала в ладоши.

– А еще… – продолжала Леттис, – она хочет сделать его графом.

– По-твоему, она возвышает его специально, чтобы в конце концов выйти за него замуж? – спросила Юнона.

– Как-то не верится, учитывая скандал с его женой, – засомневалась я. – Но с ней никогда нельзя знать заранее.

– Верно, – согласилась Леттис. – Видели бы вы лицо Сесила! Как уксус. – Она толкнула Кэтрин в бок; та все еще дописывала письмо.

– Она очень ловко натравливает их друг на друга, – заметила я.

– Да, а я положила лягушку в постель Фрэнсис Мотес, – добавила Леттис, и Юнона снова захлопала в ладоши.

– Бедная лягушка, – вздохнула Кэтрин.

Левина

Небо взорвалось яркими огнями. Левина стояла на пороге студии и наблюдала, как золотыми каскадами рассыпается салют по случаю годовщины восшествия Елизаветы на престол. Она отважилась спуститься к реке и теперь смотрела на целую флотилию барок, скользящих по воде цвета расплавленного металла. После каждого нового залпа толпа разражалась радостными криками. Все выгибали шеи, глядя на падающие сверху искры. Левина смотрела, как салют ненадолго побеждает тьму. Если бы ей поручили нарисовать ад, она выбрала бы именно такие краски. Она вспомнила изображение ада у Босха – картину, которую она видела когда-то давным-давно. В той картине не было ничего красивого; лишь гротескные искажения, боль и страх.