Винтимиль решил, что имя будет давать он, поэтому назвал мальчика Карлом. Но я называю свою драгоценную крошку маленький Людовик. А как обрадовался сыну король! Не успел младенец родиться, как Людовик уже был рядом со мной, целовал меня, гладил ручки. Взял ребенка на руки и рассмотрел каждый дюйм его тельца. Уложил в малиновую колыбельку и кудахтал над ним, как над настоящим дофином. Несмотря на множество дочерей, у них с королевой остался только один сын. Какое же это счастье, что я смогла подарить ему такой бесценный подарок!

Он был рядом со мной почти каждый час до рождения ребенка, а сейчас заваливал меня письмами и ласками. Он обещает, что новые апартаменты будут готовы к концу месяца, и я уже познакомилась со своим личным поваром по имени Дега – он приготовил для меня сливочный торт с кокосом, который прописали врачи для того, чтобы я смогла восстановить силы после родов. Несмотря на кажущуюся простоту, торт вышел вкусным, но я смогла съесть всего пару кусочков.

Я твердо решила быть ему лучшей женой в будущем. Потому что он на самом деле великий человек. Я, разумеется, имею в виду короля, а не повара. Людовик любит меня по-настоящему. А я… я тоже, наверное, в него влюбилась. Он со мной так терпелив, просто без ума от меня – как же тут устоять? Мы с ним любовники и друзья, и теперь нас связывают не только крепкие чувства, но и это удивительное маленькое создание.

Несколько раз в день к маленькому Людовику приходит матушка-кормилица. Я смотрю, как он сосет грудь, а потом забираю его к себе в постель и часами любуюсь его идеальными маленькими пальчиками, крошечными ножками и нежной белой кожей. Я никогда не могла себе представить, насколько сильной будет моя любовь к этому ребенку. Скажи мне кто-нибудь раньше, что я превращусь в мамашу-квочку, я бы просто рассмеялась этому человеку в лицо. Но это было до рождения маленького Людовика.

Я, конечно же, обрадовалась, когда забеременела, но главным образом тому, что сын обеспечит мне еще бóльшую власть над королем. Однако сейчас… неужели любовь может быть сильнее самого могущества?

Неужели, когда я родилась, мама чувствовала то же самое? Неужели влюблялась в каждую из нас по очереди и на мгновение забывала о мире за пределами своей спальни? Наверное. А может, и нет. Но какое же это восхитительное чувство! Впервые я могу сказать, что наконец-то поняла цель своей жизни: даровать моему драгоценному маленькому сыночку все, что может предложить окружающий мир.

Маленький Людовик начинает ворочаться. Я передаю его нянюшке и прошу слугу принести бокал разбавленного вина. Я доедаю последний кусок торта, сплевываю кокосовую стружку, которую не люблю. Начинает болеть голова, становится невыносимо жарко. Утром мы встречаемся с Людовиком, и я решительно настроена встать с постели и уже через неделю быть рядом с ним, даже несмотря на то, что внутри у меня все болит, а лодыжки раздулись, как у свиньи.

Но сейчас у меня нестерпимо болит голова, я чувствую смертельную усталость. Кажется, что болит все тело. Нянечка закрывает шторы, оставляя меня в темноте. Я слышу, как хнычет маленький Людовик, когда его выносят из комнаты. И это последнее, что я слышу перед тем, как заснуть и погрузиться в темноту.

Париж

Сентябрь 1741 года

Полина родила сына! Врачи сказали, что она вне опасности, а малыш крепенький и здоровенький. Теперь она стала матерью, а я – тетей королевского сына! Как величественно это звучит! Мадам Ледиг говорит, что я не должна слишком радоваться, потому что сейчас времена уже не те и не все королевские бастарды становятся принцами крови. Король, по ее словам, не признáет этого ребенка, и я должна всегда относиться к нему как к потомку рода Винтимиль. Но я не беспокоюсь на этот счет – Полина заставит передумать даже короля.

Мне не терпится увидеть ребенка и, конечно же, саму Полину. До нас дошли радостные вести пять дней назад, и теперь мне очень хочется знать, как же назвали новорожденного. Может быть, она назовет его Людовиком? А король будет не против? В первой записке было сказано, что малыш – вылитый Его Величество. Мадам Ледиг фыркает:

– Что за чушь! Личико ребенка, которому от роду всего два дня, напоминает маленькое сморщенное яблоко. Важнее всего молиться о его здоровье, а такие пустяки, как внешнее сходство, оставить на потом.

Наверное, супруг Полины захочет дать ему имя. В таком случае это может быть одно из родовых имен Винтимилей, например Феликс или Гаспар. Надеюсь, что Полине не придется называть ребенка Гаспар, – мне никогда не нравилось это имя. Не знаю почему, вероятно, потому, что оно звучит как бастард или спаржа?

Мы сидим в салоне на первом этаже дома, в старомодной комнате с темно-красными стенами, увешанными мрачными портретами всадников. Мадам Ледиг роется в старых письмах. Она находит одно письмо от старой приятельницы, которая уже умерла, и протягивает его мне. Я закручиваю его в свиток и, перетянув черной лентой, кладу в небольшую, покрытую эмалью шкатулку.

– Столько смертей, столько смертей, – причитает мадам Ледиг, качая головой. – Мне уже шестьдесят, поэтому неудивительно, что половина моих приятелей уже почили в бозе. А сколько умерли молодыми…

Я скручиваю длинное письмо от графини де Марбуа.

– Приятельница моей молодости, – вздыхает Ледиг. – Еще с тех пор, как мы обе были в монастыре. Она терпеть не могла птиц – очень сильно их боялась, а потом вышла замуж за человека, на чьем гербе был ястреб, и весь их дом кишел ястребами. Вот уже невезение. Бедная Клеманс.

Я перевязываю его ленточкой и прячу в коробку, где хранятся письма с известием о смерти.

– Несчастный случай, умерла совсем юной, в двадцать два… или ей уже исполнилось тридцать два? Карета наехала на стаю кур и перевернулась.

Я смеюсь:

– Погибла от курицы!

Мадам Ледиг недовольна:

– Диана-Аделаида, проявляйте уважение. Вот еще одно письмо от Мари-Клеманс. Перевяжите их вместе. Морис, спрыгивай! – Она берет на руки огромного рыжего кота, устроившегося на столе, и пересаживает его на пол. Кот тут же исчезает в тени.

Я не спрашиваю, что она намерена делать с этими письмами в коробке, ведь ей самой уже осталось не так уж долго жить. С пожилыми людьми тяжело говорить о смерти, хотя я уверена, что она и сама об этом часто задумывается.

И тут я слышу грохот экипажа по вымощенной булыжником дорожке.

– Ой, наверно, это новости. От Полины!

– Диана-Аделаида! Вы не должны забывать, что любопытство пристало кошкам, но не дамам!

Я вскакиваю и стремглав несусь на улицу, не обращая внимания на увещевания мадам Ледиг быть более сдержанной. Гонцов учат вести себя так, чтобы по их поведению можно было понять, какие вести они приносят. Я останавливаюсь как вкопанная, неожиданно сердце тревожно сжимается.

– Гаспар? – пискнула я, не сдержавшись. Ужасные новости?

Гонец кланяется и протягивает мне письмо. Я вижу черное перышко под черным воском печати. О нет! Младенец… О нет! Полина будет просто раздавлена. Младенец…