– Ладно, я сегодня добрый, – кивнулРодион, снова подавив зевок. – Ты что пьешь, милашка?

– Коньяк, если можно, с апельсиновымсоком, – нежно отозвался «милашка».

«Господи! Ну и вкус! А ты что хотел, чтобы он«Голубой джин» заказал?»

Родион двинулся к бару, снова и сновавглядываясь в глубину зала. Нет, Ольги точно нет. Значит, наметанный взглядЖанны разоблачил-таки ее. Ну ничего, этот вариант был предусмотрен: Ольга будетждать его у Розы. А он сейчас быстренько покалякает с Надеждой и свалит отсюда.

Скучно тут все-таки. То ли он большего эпатажаожидал, то ли взыграло ретивое нормального мужика, да и сонливость одолевалавсе сильнее.

У Родиона вдруг заплелись ноги. Он пошатнулся,оперся на стойку бара. Рядом немедленно вырос мрачный красавец Руслан, да ихорошенький «малыш» встревоженно выскочил из-за стола:

– Эй, тебе что, нехорошо? Может, в туалет?

– Я провожу, – кивнул Руслан и, подхвативРодиона под руку, выволок его в коридор.

«Да я в порядке!» – хотел крикнуть Родион,однако злое лицо Руслана вдруг поплыло вправо… влево…

– Долго возишься, – послышался рядомнегромкий женский голос. – «Скорая» уже здесь.

Родион повернул голову, чтобы посмотреть, ктоэто говорит, и пропустил момент, когда Руслан размахнулся. Сильнейший удар всолнечное сплетение, казалось, вышиб весь воздух из легких Родиона. Задыхаясь,он согнулся – и получил удар по голове. Рухнул на пол и остался лежатьнедвижим.

– Полетел, полетел!

Егор лениво поднял голову. Над длиннойполоской пляжа, над серо-бежевой горой с надписью на арабском «Аллах, родина,король» взмывал сине-алый полосатый параплан, под которым болталасьчеловеческая фигурка, напряженно вцепившаяся в стропы.

«Во, обкуренные! Ветер-то, ветер… Сдует ведьмужика!»

Егор рывком сел, сморщился от боли в ноге,уставился в синие-синие ясные небеса.

Чудеса природы. Параплан, который, по идее,должен был мотаться из стороны в сторону, словно консервная банка на хвосте усобаки, плавно реял в вышине, удерживаемый тросом, который тянулся к моторнойлодочке, шныряющей поодаль от берега. Значит, там, в вышине, ветра нету, чтоли?

Егор посмотрел на море. Вот это и называется –крутая волна. Не совсем то, что на известной картине Хокусая, где она вообще вбараний рог закручена, однако тоже ничего себе. И чем ближе к берегу, тембольше она ярится, тем сильнее загибается, тем больше свой норов показатьхочет.

Был у Егора некогда знакомец, Паша Семейкин,такой ходячий танк, который знал только две буквы: А и Я, две цифры – 1 и 10,но своим бычьим интеллектом хорошо умел запугивать людей, просто-напросто ярясьперед ними, излучая показную лютость.

Вот так же ярилась, лютовала показушная волнау берега. Лодка в полусотне метров подальше в море практически дрейфовала, ночто творилось в полосе прибоя! Водные мотоциклы никак не могли пересечь роковуюлинию: то один, то другой срывался на скорости с берега – и почти тотчасложился на бок, подминая храбрецов в спасательных жилетах. Около места стартацарило нездоровое оживление: известно, людей хлебом не корми, только дайполюбоваться, как у супермена что-то не получается, а сегодня покататься намотоциклах собрались отборные ребятки: рост, плечи, икроножные мышцы,бицепсы-трицепсы… Однако голливудские стандарты не больно-то помогалисправиться с волной, и загорелые супермены уже лоснились не то от пота, не тоот соленой воды, а скорее от здоровой злости.

Егор бессильно перевернулся на спину и прикрыллицо локтем от солнца. Придурки. Придурки молодые! Эх, вот если бы он сел намотоцикл, он бы показал тот единственный способ, каким можно перескочить полосуприбоя! А эти словно никогда не видели, как отходит от берега рыбачья лодка,если надо одолеть волну. Жизни не знают, но ведь и в кино это сплошь и рядомпоказывают. Он, Гоша Царев, преподал бы им урок… если бы был с ногами.

…Самое обидное, этот поганый Паша́отлично понимал, что он натворил. После поездки, когда туристы, счастливые, нодовольные, напоенные местным очень сладким мятным чаем и накормленныевкуснейшими печенюшками, отправились попрощаться со своими скакунами, Егор,привезенный на ипподром на служебном джипе, с ногой, щедро смазанной какой-тоособой спортивной противоударной мазью и замотанной в бинт, принявший дветысячи поклонов, извинений и уверений, что все будет исключительно о’кей,потащился с ними. Нога как бы и не болела, так, слегка ныла, Егор почти и неприпадал на нее, а впрочем, даже если бы у него оказался перелом, а несильнейший ушиб, ему казалось, что он все равно ходил бы гоголем, только быстереть ехидненькую полуулыбочку с лица Родиона.

Итак, пошли попрощаться с коняшками. Микадорадостно заржал, когда Родион выкрикнул его имя. Батал очень мило кивал«Надюшке» и подбирал с ее ладони остатки печенья с таким аппетитом, словно и ненажрался до отвала эвкалиптовой коры. Вообще все обитатели конюшни отнеслись ксвоим седокам любезно и вежливо. И только Паша, завидев хромающего Егора, резкоповернулся спиной к открытой загородке – да так и стоял все время, пока не ушлитуристы. То ли со стыда сгорал, стеснялся показать свою бесстыжую морду, самсебя в угол поставил, то ли боялся, что получит по этой морде, то ли, наоборот,выражал свое презрение к неумелому наезднику. А может, просто-напросто решилпогрызть угол денника за неимением эвкалипта?

– Переживает, бедолага, – пробормотал заспиной Егора – кто? Угадайте с трех раз!

«Это ты переживаешь, – с бессильнойзлостью подумал Егор, – небось это ты переживаешь, что Паша́, тварьмавританская, мне на голову не наступил! Тогда бы все твои проблемы живенькоразрешились!»

Какие проблемы были у Родиона из-за него, чтослучилось бы, если бы он убрался с пути этой парочки, Егор, конечно, непредставлял. Более того, он даже не знал точно, мешал ли им вообще. Может быть,они просто похихикивали над татуированным чудаком, который периодически начиналделать толстые намеки на тонкие обстоятельства, но не в силах был ничегодоказать. Конечно, Егор мог бы во всеуслышание заявить, что Надежда Гуляева –вовсе не Надежда Гуляева. Но кто б его, вот какой вопрос, послушал? Девка этарыжая, конечно, имела все документы в полном порядке, иначе ее никто бы заграницу не выпустил! Путевка на ее имя, загранпаспорт, карта банковская, то-се.На Егора посмотрели бы как на идиота, если бы он вылез со своимиразоблачениями.

«А может, я и есть идиот? – говорил онсебе иной раз. – Мало ли какие могут быть у людей резоны?!»