В груди у нее похолодело.

Рамсон следил за ее лицом, как будто он уже знал, что она делает.

– Ты кого-то чувствуешь? – его губы почти не двигались.

Ана кивнула.

– Можешь что-то сказать о них? Что на них надето, как они выглядят?

Как будто в ответ на его вопрос и на действие ее силы родства, Ана почувствовала, как что-то надвигается – ледяная стена, которая обрушилась на ее силу родства, как поток воды на горящий факел.

Это чувство было Ане знакомо. У нее чуть не подогнулись коленки, когда она вспомнила обстоятельства, при которых она с ним сталкивалась.

– Егерь, – прошептала она.

Рамсон едва заметно кивнул.

– Не двигайся. Парочки постоянно приходят сюда, чтобы… уединиться. Пусть он и о нас так подумает.

Ана заметила, что крепко держится за Рамсона: одной рукой она вцепилась ему в плечо, а другую положила ему на спину. Рамсон придерживал ее за талию, его теплая ладонь так и оставалась у нее на плече. От него пахло одеколоном, ненавязчивым, с легкими нотками пряностей и тайны.

Он прижался к ней сильнее и уперся лбом в холодное стекло двери, ведущей на внешний балкон.

– Доверься мне, – прошептал он, его дыхание обжигало ее шею. – И скажи мне, если он будет двигаться.

Доверься мне.

Ее сердце, казалось, грозилось вырваться из груди от страха, что их поймают, и от какого-то еще чувства, которое она совсем не понимала. Ткань их нарядов шелестела, и в тусклом свете, проникающем из-за штор, они казались сплетением шифона, рук и ног, и осторожного дыхания.

Рамсон вздохнул, жилистые мышцы на его шее дернулись. Его голова была склонена, а дыхание согревало изгиб ее шеи и голые плечи. Еще немного ближе и…

Сила родства подсказала Ане, что что-то изменилось. Она встрепенулась.

Человек, стоявший снаружи, исчез.

Она чувствовала, как егерь спускался по лестнице, пятно его крови становилось все более размытым, пока не растворилось в хаосе банкетного зала.

– Он ушел, – прошептала она.

Ана почувствовала, как Рамсон облегченно выдохнул, его ладонь соскользнула с ее плеча, царапая мозолями ее обнаженную кожу. Он сжал ее руку и отступил. Выбившаяся прядь волос свисала ему на глаза; почему-то Ане хотелось подойти и смахнуть ее.

Рамсон взглянул на нее. Ана ответила тем же, в глубине души ей было стыдно за свой недавний приступ гнева. Рамсон тоже, казалось, перестал злиться. Он продолжал смотреть на нее озадаченно. Губы его были полуоткрыты, как будто он хотел что-то сказать и в то же время ждал, что она заговорит первая.

Ана сглотнула. По затылку поднималась волна жара, молчание становилось невыносимым. Ей нужно было его нарушить.

– Рамсон, – вдруг произнесла она. – Больше никогда не приказывай мне замолчать.

Он моргнул, уголки его губ поползли вверх, пока не превратились в улыбку. Она не была хитрой или язвительной: самая обычная широкая улыбка. Глаза его тоже улыбались, как будто он находил в Ане что-то невероятно забавное. И впервые ей показалось, что между ними возникло что-то настоящее, нежное.

В ее груди зашевелилось светлое чувство. Но Ана отвернулась, прежде чем улыбнуться.

Она попробовала повернуть латунную ручку стеклянной двери, и та поддалась. В комнату ворвался прохладный ветерок, и Ана вдохнула аромат зимней ночи. Она обернулась посмотреть на красные шторы в поисках тени, которая все еще тревожила ее воображение. И вздрогнула.

– Мы можем выйти на улицу?

На губах Рамсона все еще остался след улыбки.

– Конечно, можем, – ответил он и раскрыл перед ней дверь. – После вас, сударыня.

Веранда со всех сторон обвивала особняк Керлана. Снаружи было всего лишь несколько гостей, а редко расставленные фонари освещали ночь мягким светом. Небо над головой было беспросветно темным и затянутым тучами. Воздух, казалось, застыл, как будто сама земля затаила дыхание, ожидая прихода бога зимы.

Ана облокотилась о мраморную балюстраду, выдыхая и наблюдая за тем, как воздух превращается в облако пара. Она почувствовала, что Рамсон подошел к ней и встал совсем рядом. Первоснеж, безмолвие ночи, вибрации воздуха в преддверии снега наполнили ее непривычным чувством надежды. В Сальскове ей приходилось оставаться во дворце, пока ее семья посещала ежегодный парад, но вечером, когда все слуги уходили спать и все стихало, мама, папа, Лука и мамика Морганья собирались в отцовской спальне. Они все вместе смотрели, как падал снег. И даже после смерти мамы, после случая на Винтрмахте, после обнаружившейся болезни папы, Лука и мамика Морганья всегда оставались с ней.

Ана втянула воздух. Ей стало интересно, не выглядывает ли в этот самым момент из окна Лука. Думает ли он о ней.

– Ты знаешь, – сказала она тихо, как будто обращаясь к самой себе. – Первоснеж нужно встречать не плясками и пьянками. Это праздник молчаливого поклонения первому снегопаду, первому дыханию нашего бога-покровителя.

Ана замялась, но что-то подсказало ей, что нужно продолжать.

– Дома мы зажигали свечи и выходили на улицу, ожидая первых снежинок.

Прошло несколько секунд молчания, и затем заговорил Рамсон.

– Дома мы поклоняемся другим богам. У нас их трое: Море, Небо и Земля, – в его голосе была неведомая ей доселе уязвимость, тихая откровенная честность.

Три бога. Тут Ана сообразила. Она вспомнила сотни страниц, которые в старых фолиантах были посвящены брегонцам, их богам, ценностям и флоту. Брегонская фамилия, которую он выбрал для приглашений. Неуловимый акцент в его голосе, такой легкий, что она не понимала, к какому народу он принадлежит. До этого момента.

Ана молниеносно развернулась к нему.

– Ты из Брегона.

Это открытие было подобно кусочку пазла, который встал на свое место.

Маска Рамсона была у него в руках. Он встретился с Аной взглядом, его глаза бегали, выражая неуверенность. И как она раньше не догадалась? Она вспомнила о мозолях на его руках, о длинных шрамах на его спине, о его блестящих навыках владения мечом – ни один стражник так не умел.

– Ты служил в Брегонском королевском флоте, да?

– Я готовился в него вступить, – тихо отозвался Рамсон.

Все складывалось. Брегонцы высоко ценили честь и отвагу; и не важно, кем он стал и что ему пришлось пережить, Ана видела в нем зачатки и того, и другого. Возможно… возможно, он все еще может быть смелым и честным. Возможно, он еще может измениться.

Она смотрела на Рамсона, чьи черты, наполовину скрытые тенью, резко выделялись на фоне беззвездной ночи. Он был человеком в маске, загадкой, которую она пыталась разгадать со дня их первой встречи. Она все еще много о нем не знала – и, может, никогда не узнает.