И я снова бью кулаками в стену.

– Я тебя понимаю. Но ты должен включить ум. И терпение. И ждать.

– Если бы всё было так легко.

Я даже не пью. Как отшибло. Боюсь если выпью хоть немного, не удержусь, напьюсь и тогда пропущу что-то важное.

Нет. Они меня не возьмут. Егора Громова ещё никто так сильно не обижал. Они все, все, кто к этому причастен, получат своё. Это уж я обещаю.

Пытаюсь открыть глаза, но веки словно налиты свинцом.

– Сын… Где мой сын?… – единственное, что я могу сейчас произнести.

Но ответа не получаю. Пытаюсь приподняться, но чья-то рука давит мне на голову, возвращая в горизонтальное положение.

– Лежи, дура, – слышу грубый голос с акцентом. – Сейчас доктор придет. Осмотрит тебя. Лежи, если не хочешь подохнуть.

У меня нет сил сопротивляться, а в голове только одна мысль:

«Где мой сын?»

Слышу звук открывающейся двери.

Ко мне кто-то подходит. Чувствую, как моего лба касается ледяная рука. Потом эта же рука пытается прощупать пульс. Измеряет температуру. Приподнимает мои веки.

– Где мой сын? – спрашиваю уже у женщины в белом халате. Но и она молчит. Отстраненно смотрит на меня.

– Где мой сын?! – из меня вырывается хоть и слабый, но крик.

– Успокойся, тебе нельзя волноваться, – говорит спокойным голосом женщина. – С мальчиком все нормально. Он в больнице. Родился недоношенным, но здоровым. Все будет…

– Ну, хватит тут сопли разводить, – прерывает ее мужчина. – Жить будет? Эта?

– Да. Но ей нужен уход. Ее надо в больницу. Она очень слаба.

– Ничего. Жить захочет, выживет. А что с ублюдком?

– Мальчик находится в реанимации. Угрозы жизни нет. Но ему придется провести несколько недель в кювезе. Это нормально.

– Ладно, – опять прерывает ее нетерпеливо мужчина. – Завтра приходи. Иди!

Женщина бросает на меня сочувствующий взгляд. А я хватаю ее за руку. Цепляюсь за нее как за последнюю возможность.

Слезы уже ручейками бегут по моим щекам. Тихие безмолвные слезы.

Доктор смотрит на меня и… убирает свою руку из моего захвата.

Молча уходит.

Мы остаёмся с мужчиной одни.

– Кто Вы? И что Вам от меня надо?

Я уже чувствую себя немного лучше. Я должна быть сильной. Ради сына. Ради ребенка, которого лишили матери и отца сразу же после появления на свет.

– Тебе лучше не знать, кто я, – грубо произносит мужчина. – Так у тебя больше шансов остаться в живых. Хочешь увидеть сына?

Начинаю быстро-быстро кивать, даже не дав ему договорить.

Он усмехается.

– Тогда веди себя хорошо. И, может быть, увидишь его до того, как он сдохнет. Даже ребенка нормального не смог заделать.

Сплевывает на пол.

– А сейчас лежи здесь. Тихо. Чтобы ни звука.

Но я не слушаюсь. Вскакиваю и подбегаю к нему. Хватаю его за руку.

От неожиданности или от страха он вначале дёргается в сторону. Но потом быстро приходит в себя и пытается отшвырнуть меня. Падаю на колени.

– Умоляю! Верните мне сына! Сделайте со мной что хотите! Но верните! Умоляю!

– Эээ, женщина, – тянет он на восточный манер, – не прикасайся ко мне.

И он брезгливо отпинывает меня в сторону.

– Ложись. В последний раз говорю тебе. Иначе…

Замахивается на меня и я безропотно отползаю. Забираюсь на кровать.

– Вот так-то, – довольно ухмыляется. – И чтоб без звука. Помни о своем щенке.

А требований так и нет. Никто не звонит. Мучительное ожидание. Хватаюсь за трубку каждый раз, как звонит телефон. Но все не то.

Лея. Моя девочка. Как она там? Сжимаю кулаки от собственного бессилия.

Где искать? Отрабатываю версии.

То, что это дело рук Султана, я не сомневаюсь.

Эта собака скрылась из города. Знает, что буду искать. Я все равно его найду. Моя девочка у него. И он поплатится за это.

Но ведь кто-то же ему помог! Кто?

Прощупываю всех, кто хоть недолго был рядом со мной и Леей в эти дни.

Надо проверить всю прислугу, каждого охранника. Как так вышло, что Лея смогла выйти за территорию дома? Почему ворота оказались закрыты?

Всех, каждую мошку в собственном доме, допрашиваю лично. Всех, сука. Кто что знает и чего не знает.

Настала очередь горничной. Напугана. По тому дню ничего толком сказать не может. Принесла Лее завтрак. Пришел Данил. Они вместе пошли куда-то. Все. Опять мимо. Опять ноль информации.

Киваю горничной на дверь, показывая, что она может уйти, а она вдруг произносит:

– Я хотела Вам сказать…

– Что? – спрашиваю раздраженно. – Говори быстрее, видишь, я занят.

– Тогда, ну кухне, Ваш сын… – тянет она и жутко бесит.

– Ну что, мать твою, быстрее говори, язык проглотила?

– Я как раз проходила мимо… я не специально поверьте, просто так получилось.

– Блять, ты по существу давай!

– В общем, он Лею заставлял, надсмехался над ней и говорил плохие вещи.

Смотрю на нее исподлобья.

– А чего раньше не сказала?

– Боялась, что не поверите. А сегодня… Теперь… Не знаю, важно это или нет.

Конечно, бы я не поверил. А теперь верю. Каждому её слову верю.

– Ладно. Иди.

Она кивает и уходит.

Ну вот, ещё одно доказательство невиновности моей девочки.

Как же глубоко я запутался в своём недоверии. Почему? Ведь с самого начала знал её характер. Знал, что она не способна. Но как будто хотел в ней сомневаться. Терзать ее и себя подозрениями. Сколько же она вытерпела из-за меня.

И это вот всё из-за меня. Только я один во всём виноват.

Вдруг звонит телефон. Хватаю его с надеждой. Но звонят из больницы.

– Слушаю, говорите, – требовательно произношу.

– Егор Валерьевич, пожалуйста, срочно приезжайте. Ваш сын в критическом состоянии…

– В смысле? – не сразу понимаю, о чём речь.

– Возможно, Вы ещё успеете…

Как? Почему?

– Еду! – буквально кричу в трубку. – Подождите! Я еду!

Я лечу в больницу. Водитель выжимает из машины максимум. Но все равно, когда мы заходим в больницу, меня встречает доктор и говорит: