Психологически к аресту я был подготовлен. Уже чувствовал, что начинается решающий момент борьбы. Гестаповцы удивлялись моему спокойствию. Думали, буду отстреливаться, выброшусь из окна, но этого не было. После ареста с того же момента у меня началась игра. Когда мы сидели в автомобиле, я сказал Гирингу:

— Ну, могу вас поздравить, если бы не успели немного, много лет пришлось бы вам меня искать.

Тот ответил:

— А мы можем вас поздравить, потому что о вашем существовании мы знали и искали вас два года. Сегодня мы завершили двухлетнюю работу.

Он добавил:

— Хотя мы находимся на разных сторонах и враги, но в судьбе разведчиков бывает разное.

Привезли меня на ул. Сосэ, где находилось раньше Сюрте{74}. Отвели на третий этаж. Начался переполох.

Первым пришел начгестапо Парижа. Пьяница страшенный, был руководителем пятой колонны, много лет работал как инженер на заводе Рено. С приходом германских войск надел форму. Он бросил:

— Наконец нам удалось захватить медведя Советского Союза (люрс де люс).

Вскоре увезли в тюрьму под Парижем во Френ. Сопровождали двое. Было темно, что-то испортилось, вышли из машины. Если бы у меня не было в голове плана действий, это был момент, когда возможно было сбежать. Был такой порыв. Отказался. Привезли во Френ. Вечером повезли снова на ул. Соссэ. Там задержали внизу в каморке кассы. В 11—11,5 повели наверх. Там уже сидит весь синедрион{75} 8—9 человек. Был там Гиринг, как узнал потом, Мюллер — прилетел из Берлина. Гиринг сказал:

— Это коллеги, которые интересуются вами. Невзирая на труд, прилетели для этого из Берлина.

Начался первый разговор. Самое интересное было в следующем. Длилось около 4 часов. Началось вступительной речью Гиринга, который сказал, что, хотя вы очень искусно работали, дело ваше кончено. Из разных соображений, о которых вы узнаете позже, мы не собирались вас арестовывать, в Берлин приехать вы не хотели, тогда и пришлось осуществить арест, который для нас по некоторым соображениям нежелателен.

Потом начал говорить, что дело не нуждается ни в каком следствии. На столе лежит четыре папки. Показывает их.

— Здесь ваши шифровки. Через несколько дней вы сможете их посмотреть.

— Вижу, что три шифровки назывались «Роте Капелле», а одна «Захе Гран шеф»{76}.

— Касается только меня.

Он говорит:

— Здесь шифровки последних двух лет. Все, что касается вашей деятельности, вашей группы — Париж, Бельгия, Голландия, другие страны, — мы всюду там хозяева. Хозяева и у вас в Центре. Ваш Директор слушается и имеет доверие к нам. Вы это доверие утратили еще в начале 42-го г. Мы не делаем никаких предложений, но знайте: судьба советского разведчика такова, что он погибает дважды. Один раз у нас, второй раз в Москве. Здесь как наш враг, а там как предатель. Для этого мы доказательства представим.

Я ответил:

— А если погибает три и четыре раза, разве меняется суть его борьбы? Я не знаю, господа, кто каждый из вас, но полагаю, что вы люди большого масштаба, понимающие все эти вещи. Не понимаю только одного: откуда же у вас такая абсолютная уверенность, что вы хозяева положения у Директора в Москве? Через некоторое время вам придется понять, что дело обстоит совсем не так, как вы думаете. Что Москва знает больше, чем вам кажется.

— Как так? — спросил Гиринг. — Указание, которое вы получили после ваших рапортов,, после ареста Ефремова, успокоительные депеши, которые вы получили, указание, что бы вы с ним встретились. Что это доказывает?

— Абсолютно ничего, — сказал я. — Суть не в том, что я получил успокоительные депеши, что Ефремов работает, что я должен с ним встретиться. Но пришел ли я на встречу.

Гиринг не ответил.

— Господа, теперь я скажу вам одно. Если вы знаете все шифровки, найдите ту, где указано время приезда зондеркоманды. Я могу назвать три фамилии людей, в том числе Гиринга. Что это доказывает? — Они переглядываются. — Была еще фамилия Хигеля, а его звали Бергом.

— Что касается Берлина, я не собирался туда ехать. Что же это доказывает, если вы направили для крупной коммерческой сделки представителя гестапо.

Тогда я впервые сказал им — ничего вам не раскрою.

Вероятно, это и у вас так, что повсюду, где действует стратегическая разведка, она охраняется оперативной группой контрразведки.

Это был первый удар, снова переглянулись, не поняв что я говорю.

— Знали вы такую фамилию, как Рихард Зорге? — спросил Гиринг.

— Нет, не знаю.

— Ну как же так!

— Нет, не слыхал.

— Ну еще узнаете, что существует такой крупный разведчик.

Тогда я еще не знал, что арестован он или нет, не знал.

— Знаете вы такую фамилию, как Шульце-Бойзен?

— Нет, не знаю. Немецкую группу не знаю.

— Не думаем, что вы не знаете. Но узнаете тоже.

Шли вопросы такого общего характера. Один из

приехавших спросил.

— Что значит защищать стратегическую разведку?

— Это означает, что надо знать в любой момент, где происходит провал, где противник захватил какую-то позицию, и знать через другие линии, что происходит, уведомлять об этом Центр.

— Вы думаете о линии, которую вы имеете с ЦК партии?

— Нет, я этого не сказал.

Так шел разговор академического характера. Закончился он глубокой ночью. На следующий день в 11 часов началась вторая встреча. Сначала общего характера. (Здесь был еще один гестаповец, над которым смеялись):

— Вот это наш коллега, с разрешения которого вам удалось сбежать 13 декабря. Он дал указание вас освободить, полагая, что документ настоящий.

Я возразил:

— Но ведь он был настоящий. И сделки коммерческие тоже были настоящие.

— Мы две враждующие стороны. Но война никому не нужна. Вы, вероятно, коммунист и воображаете, что мы хотим уничтожить всю Россию. Вы можете нам не поверить, но у нас есть силы, которые стремятся к миру.

Я ответил:

— Все эти вещи меня больше не касаются.

— А я вам скажу одно, — вероятно, это говорил Миллер, — что эти вещи могут вас касаться. Если бы вы приехали в Берлин, вы бы принесли большую пользу, в первую очередь Советскому Союзу.

На это я ответил:

— Ничего не принесет пользы делу, что не помогает кончить войну. В этом отношении у меня справок нет?..