– Сядь, я сказала! Ты что себе позволяешь?! Забыла, что я твоя мать?! Забыла, кто тебя растил?! Кто вывел в люди, научил уму разуму?!

Сюзон резко выдернула руку и процедила холодно:

– Иногда я жалею, что не сирота.

– Ах ты, дрянь! – Жильберт размахнулась для удара, но Сюзон увернулась.

А в следующее мгновение дверь в комнату распахнулась. Слуга с испуганным выражением лица сообщил:

– Госпожа Жильберт, к вам пристав Его Величества.

– Пристав? – неприятная догадка сдавила грудь. – Филимон, попроси гостя обождать, – Жильберт требовалось время, чтобы собраться с мыслями.

Но слова словно были сказаны в пустоту. Королевский пристав ждать не собирался. Он отодвинул в сторону Филимона и зашёл в комнату.

– Позвольте предложить вам кресло. Может, чаю? – засуетилась Жильберт.

Но пристав проигнорировал её лепетание.

– Мне велено огласить приказ короля, – холодные чеканные слова больно ударили в барабанные перепонки.

Он развернул лист бумаги. Шелестящий звук показался похожим на звук ползущей по жухлой листве змеи, готовящейся выпустить в жертву яд.

– Его Величество Модест Второй повелевает семейству Жильберт сегодня же отправиться в северную провинцию…

В северную провинцию?!.. Дворцы, балы, приёмы, изысканные угощёния, пышные платья, шикарные украшения, подобострастные улыбки, благоговейные реверансы и поклоны, дорогие подарки – всё то, что Жильберт уже практически держала в руках, всё это на глазах растворялось и уплывало.

– За что? – заломила она руки.

Но пристав продолжал зачитывать приказ всё с тем же ледяным равнодушием.

– …отныне и навсегда вам запрещается появляться в столице и её окрестностях… – слова прозвучали как последний гвоздь в крышку гроба. Жильберт от досады так рванула себя за волосы, что в руке остался клок. Она взревела.

А пристав, как ни в чём не бывало, заканчивал читать слова на королевском свитке.

– Приказ не касается старшей дочери, – он развернулся к Сюзон. – Вас Его Величество просит остаться его гостьей и вернуться во дворец.

В покоях Амалии пахло осенними цветами и дождём – это её запах. Тонкий, чувственный. Прошло две недели, с тех пор как Амалия исчезла, а пространство её опочивальни до сих пор хранило её аромат.

Маркель каждый день заходил сюда. Зачем? Вспомнить, как вот тут, у окна, впервые позволил себе коснуться губами её нежной шеи. Взглянуть на розовое бальное платье, в котором хрупким мятежным мотыльком она упорхнула с бала. Воспоминания делали тоску ещё мучительней. Но Маркеля всё равно как магнитом тянуло сюда.

Он сел на кровать. Провёл рукой по прохладному атласу покрывала. Однажды он увидел свою пичужку в тонкой ночной сорочке, смущённо прячущуюся от него под покровом этой гладкой ткани. Такая робкая, такая желанная…

И это всё? Вот эти воспоминания – это всё, что Маркелю осталось? Рука невольно смяла ткань. Дьявол! Должен существовать способ попасть к ней! Должен! Но все его последние исследования говорили об обратном. Он съездил в Шерстон, взял образец воды из местного источника – последний, которого не хватало в коллекции магических вод. Уже почти нашёл состав на основе Шерстонской воды, который должен был бы усмирить ядовитое марево колодцев надолго, если не навсегда. Но неожиданно понял, что идёт в неверном направлении.

Нельзя пытаться снять с колодцев проклятие. Как только исчезнет ядовитый туман – проход закроется. Именно поэтому Луиза применила дар, когда отец бросал в колодец заговорённый камень. И именно поэтому Амалия применила дар, когда Маркель пытался набрать воды из Шерстонского источника. Цель у короля и самого Маркеля была одинаковой – подавить туман, снять с колодцев проклятие. Поэтому их обоих и пытались остановить. Эта догадка открыла горькую истину. Выхода нет – замкнутый круг. Марево над колодцами не даёт безопасно добраться до них и пройти сквозь них, а без марева – колодцы перестают работать как переходы, соединяющие два мира.

Единственной зацепкой оставался скарабей. Священное насекомое пустынного народа. Маркель вынул из нагрудного кармана листок. Арабель нарисовала, как выглядел знак на плече Амалии. Маркель постоянно носил рисунок с собой. Смотрел на него в надежде, что найдёт разгадку. Казалось, она спрятана тут – в этих простых линиях. Но ответ постоянно ускользал…

Амалия проснулась рано – с рассветом. Дома. Она теперь каждый день просыпалась с этой мыслью. Обвела глазами просторные уютные покои и вслух повторила:

– Дома. Я дома.

Только так можно было не впасть в смертельную тоску – каждую минуту напоминать себе, что она среди родных: там, где родилась, там, где прошло её раннее детство, там, где её все любят. Приходилось постоянно убеждать себя в этом, потому что глупое сердце отчаянно твердило, что дом Амалии остался там, где сейчас Маркель.

Он снился ей каждую ночь. Задумчивый… решительный… улыбающийся… нежный… Его прикосновения. Она ощущала их волнующее тепло. Она помнила его голос. Иногда насмешливый, иногда серьёзный, но всегда ласкающий, даже, когда Маркель сердился.

Амалия встала, подошла к окну. Там за окном – цветущий яблоневый сад. Подёрнутые белым, будто покрытые инеем, ветки. Дорожки устланы осыпающимися лепестками – похоже на снег. Словно зима. Но нет, тут весна, почти лето. Настоящие снежинки в эту минуту, наверное, кружат в воздухе там, где остался любимый. Амалия пыталась представить, что он сейчас делает. Так же, как она, стоит у окна и смотрит на придворцовый парк, который живёт своей жизнью?

Она никогда не узнает. Никогда больше не увидит его. Родители рассказали, что все четырнадцать лет, которые провели в разлуке с ней, искали способы попасть на ту сторону колодцев, но так и не нашли. Пустынный народ исчез бесследно, а вместе с ним и знания о том, как происходит таинство перемещения. Теперь она будет видеть любимого только во снах…

– Амалия, – мама зашла в покои так тихо, что Амалия не сразу услышала её лёгкие шаги. Зато мгновенно ощутила тепло её голоса. – Девочка моя, – она подошла, встала рядом, обняла.

Они долго вместе смотрели, как утро раскрашивает яркими красками весенний сад.

– Что тебя тревожит, родная? – мягко спросила мама. – Ты улыбаешься нам, но в глазах такая грусть.

Амалия не рассказывала родным, что ради встречи с ними ей пришлось расстаться с любимым. Зачем омрачать их радость? Но этим утром она не выдержала. Слова полились сами. Вместе со слезами.

– Мама, он остался там…

Она так горько рыдала, что трудно было, наверно, разобрать смысл сбивчивых фраз. Но мама всё поняла.

– Бедная моя девочка, – она крепко прижимала и шептала ласково и горячо нежные слова.

Этот знакомый с детства запах, родное тепло. Прижавшись к маме, можно хоть на мгновение снова ощутить себя ребёнком. Выплеснуть накопившуюся боль, разделить на двоих эту невыносимую горечь. Поверить, что чудо возможно.