— Что вы здесь делаете? — вдруг закричал он. — Играете в войну, изучаете жизнь — что вы тут делаете?

— Сэр, я принес это вам, — перебил его какой-то студент, подбегая к Филдингу с гирляндой жасмина.

— Мне не нужны эти цветы, уходите.

— Сэр, я лошадь. Мы все будем вашими лошадьми, — крикнул другой студент, поднимая на плечо оглобли повозки.

— Отыщи моего слугу, Рафи, он хороший парень.

— Нет, сэр, это высокая честь для нас.

Студенты порядком утомили Филдинга. Чем больше почестей они ему воздавали, тем больше выходили из повиновения. Они увенчали его жасмином и розами, прислонили щиток повозки к стене и принялись хором читать торжественные стихи.

— Поторопитесь, сэр, мы сейчас присоединимся к шествию.

С бесстыдной преданностью, они едва ли не силой затолкали его в экипаж.

— Не знаю, как вы к этому относитесь, но здесь вы по крайней мере в безопасности, — сказал он. Экипаж, неровно дергаясь, выкатился в главный проход базара, произведя настоящую сенсацию. Мисс Квестед в Чандрапуре проклинали, ее публичному отказу от обвинений не верили, а в толпе прошел слух, что божество удушило ее, когда она произносила свою ложь. Но несмотря на это, толпа приветствовала ее восторженными криками, увидев сидящей рядом с героическим ректором, и даже увенчала гирляндой. Похожие не то на полубогов, не то на чучела, обмотанные, словно цепями сосисок, цветочными гирляндами, они следовали за победоносной колесницей — ландо, в котором ехал Азиз. К восторгу толпы, правда, примешивалось и недовольство. Англичане всегда держатся друг за друга! Филдинг чувствовал, что эта критика в общем-то справедлива, и понимал, что если его союзники вдруг нападут на мисс Квестед, то ему придется умереть, защищая ее. Однако умирать он не желал, ему хотелось разделить с Азизом радость победы.

Куда направляется процессия? К друзьям, к врагам, к дому Азиза, к бунгало коллектора, к госпиталю Минто, где они заставят уполномоченного хирурга есть пыль и освободить пациентов (которых толпа явно путала с заключенными), или они пойдут дальше — в Дели, в Симлу? Студенты решили по-своему и повезли парочку к колледжу. Дойдя до поворота, студенты повернули направо, по боковой улочке спустились с холма и через ворота ввезли экипаж на плантацию манго. Насколько это касалось Филдинга и мисс Квестед, все обошлось благополучно. Деревья блестели сочными листьями, среди которых виднелись зеленые плоды, тихо журчала вода в бассейне, а за ним проглядывали синие арки садового домика.

— Сэр, мы сейчас позовем других, мы уже устали, сэр.

Филдинг привел беженку в свой дом и попытался дозвониться до Макбрайда, но безуспешно — телефонная линия была перерезана. Все слуги разбежались. Он понял, что и теперь не может оставить девушку на произвол судьбы. Он отвел ей две комнаты, снабдил кусочками льда и питьем, дал пару бисквитов, посоветовал отдохнуть и лег сам, понимая, что делать ему пока больше нечего. Слыша доносившиеся до его слуха крики шествия, он испытывал беспокойство и страх, радость омрачалась замешательством. Это была победа, но победа очень странная.

В этот самый момент Азиз громко звал Филдинга:

— Сирил, Сирил!..

Стиснутый в своем ландо Навабом Бахадуром, Хамидуллой, Махмудом Али и своими мальчиками, засыпанный цветами, он не испытывал радости; он хотел, чтобы рядом были все, кто любил его. Победа не сделала его счастливым, слишком много пришлось ему выстрадать. С момента ареста он все время осознавал, что с ним все кончено, он пал, как раненый зверь; он был в отчаянии, и не от трусости, а потому что понимал, что слово англичанки перевесит все его слова и доводы. «Это судьба, — говорил он и повторял: — Это судьба», когда его снова арестовали после Мухаррама. Единственное, что для него существовало в то время, была любовь, любовь он ощущал и теперь, в первые, невыносимые моменты свободы.

— Почему нет Сирила? Давайте вернемся! — Но процессия не могла повернуть вспять. Словно змея, ползущая в туннеле, она двигалась по узкой базарной улочке к бассейну майдана, чтобы там выбрать себе жертву.

— Вперед, вперед, — кричал Махмуд Али, каждое слово которого теперь было громким воплем. — Долой коллектора, долой начальника полиции!

— Господин Махмуд Али, это недальновидно, — укоризненно произнес Наваб Бахадур; он понимал, что они ничего не достигнут, напав на англичан, которые сами упали в вырытую ими яму. Теперь их следовало там и оставить. Больше всего на свете Наваб Бахадур не любил анархию, что было естественно при его состоянии.

— Сирил, ты опять покинул меня, — громко жаловался Азиз.

— Однако демонстрация все-таки нужна, — сказал Хамидулла, — иначе они подумают, что мы их боимся.

— Смерть хирургу… Спасти Нуреддина!

— Нуреддина?

— Они подвергают его пыткам.

— О мой бог… — Нуреддин тоже был другом.

— Никто его не пытает. Я не хочу, чтобы мой внук стал поводом для нападения на госпиталь, — запротестовал старик.

— Нет, они его пытают, я сам слышал через занавеску, как он хвастался. Он говорил: «Я мучаю этого ниггера».

— Мой бог, мой бог, он что, на самом деле назвал его ниггером?

— Они посыпают его раны перцем вместо антисептиков.

— Господин Махмуд Али, это невозможно, к тому же моему внуку не повредит некоторая строгость.

— Нет, хирург сам сказал о перце. Они хотят уничтожить нас, истребить, одного за другим, но у них ничего не выйдет.

Это новое обвинение вызвало в толпе новый приступ ярости. До сих пор она была бесцельной, ей не хватало объекта недовольства. Когда же толпа выползла на майдан и увидела желтоватые арки госпиталя Минто, она с криками направилась к его стенам. Время близилось к полудню. Небо и земля источали невыносимый, нездоровый зной во всем его уродстве, над толпой снова витал злой дух. Наваб Бахадур один сопротивлялся, повторяя, что все это слухи, ложь, — он только на прошлой неделе навещал внука в палате, но злая сила — вместе с другими — несла его к раю пропасти. Спасти Нуреддина, наказать майора Каллендара, а потом двинуться на английский поселок и сокрушить это осиное гнездо!

Однако катастрофы удалось избежать, и предотвратил ее доктор Панна Лал.

Доктор вызвался дать в суде показания, во-первых, для того, чтобы польстить англичанам, а во-вторых, из-за личной неприязни к Азизу. Когда дело завершилось его оправданием, доктор Лал оказался в весьма щекотливом положении. Беду он почувствовал раньше других, до того как судья Дас огласил свое решение, и, незаметно выскользнув из здания суда, сел в свою двуколку и бежал от неизбежного гнева толпы. В госпитале он будет в безопасности, майор Каллендар защитит его. Но майор в госпитале не появился, и дела пошли хуже некуда. Толпа напирала на госпиталь, и она жаждала его крови. На персонал надежды не было, он был настроен мятежно и был готов присоединиться к разъяренной толпе — к полному удовольствию пациентов. Крикнув в отчаянии: «Смерти не минуешь», он заковылял по коридору навстречу толпе, прижимая одну руку к груди, а в другой держа раскрытый светло-желтый зонт.