— С удовольствием, но…

— Я решила, куда я пойду, — сказала мисс Квестед. — Я переночую на почте.

— Не у Тертонов? — округлив глаза в притворном удивлении, спросил Хамидула. — Мне казалось, что вы гостите у них.

Почтовая станция Чандрапура славилась своей паршивой гостиницей, где не было ни одного слуги. Филдинг, хотя и принял приглашение Хамидуллы, все же сохранил способность ясно мыслить и сказал:

— У меня есть неплохая идея, мисс Квестед. Вы останетесь здесь, в колледже. Меня не будет два дня, так что располагайтесь и чувствуйте себя как дома. И стройте любые планы.

— Я не согласен с вами, — возразил Хамидулла, не скрывая недовольства. — Это очень плохая идея. Сегодня ночью может быть еще одна демонстрация, и я полагаю, что демонстранты нападут на колледж. Отвечать за благополучие этой леди придется вам, мой дорогой друг.

— Они могут напасть и на почту.

— Да, но в этом случае вы не будете нести за это ответственность.

— Да, вы правы, я и так доставила мистеру Филдингу много хлопот.

— Вы слышите? Леди сама это признает. Я боюсь нападения не со стороны народа — вы бы видели, как смирно вели себя люди в госпитале. Мы должны опасаться нападения, организованного полицией с целью вашей дискредитации. У Макбрайда для этой цели достаточно подонков, а предлог у него уже есть.

— Нет, на почту она не поедет, — сказал Филдинг. Он всегда испытывал естественное сочувствие к слабым и страдающим — отчасти поэтому он и заступился за Азиза — и был полон решимости не бросать на произвол судьбы несчастную девушку. Мало того, он проникся к ней уважением. Хотя она и не оставила полностью своих привычек школьной учительницы, она перестала исследовать жизнь, которая теперь пробовала на прочность ее саму. Мисс Квестед стала настоящей личностью.

— Так куда она поедет? Мы никогда этого не решим!

Вся беда была в том, что мисс Квестед не задела чувств Хамидуллы. Если бы в суде она проявила эмоции, упала в обморок, била себя в грудь, призывала в свидетели бога, она бы пробудила в нем воображение и душевную щедрость — у него было в избытке и того и другого. Но, облегчив восточный ум, она охладила его, и в результате он не смог поверить в ее искренность. С его точки зрения, она и не была искренней. Ее поведение зиждилось на холодной справедливости и беспристрастной честности; отрекаясь от своих обвинений, она не испытывала страстной любви к тем, кого она обидела и оскорбила. Истина перестает быть истиной в этой щепетильной стране, если к ней не добавляется доброта, доброта и еще раз доброта, если к слову от бога не добавляется слово, каковое и есть бог. Жертва девушки — заслуживавшая уважения по западным меркам — была по праву отвергнута, потому что, хотя она исходила от сердца, она не заключала в себе сердце. Гирлянды студентов — это все, что она могла получить от Индии взамен.

— Но где она будет ужинать, где она будет спать? Я говорю, что здесь, непременно здесь, и если какой-нибудь подонок ударит ее по голове, то, значит, он ее ударит, таково мое решение. Что скажете, мисс Квестед?

— Вы очень добры, и я бы с радостью ответила «да», но думаю, что соглашусь с господином Хамидуллой. Мне не стоит и дальше причинять вам хлопоты и неприятности. Лучше всего мне остаться у Тертонов, а если они меня выгонят, то я пойду на почту. Комиссар меня примет, я знаю, хотя миссис Тертон и сказала сегодня утром, что не желает меня больше видеть. — Она говорила это без горечи и озлобления или, как думал Хамидулла, без должной гордости. Она не хотела никому причинять неудобства.

— Лучше остаться здесь, чем подвергаться оскорблениям этой ненормальной женщины.

— Вы считаете ее ненормальной? Я тоже раньше так думала, теперь — нет.

— Вот и наше решение, — сказал Хамидулла, который, оставив в покое Филдинга, подошел к окну. — Сюда собственной персоной идет городской судья. Он одет в потрепанную накидку — наверное, для маскировки — и без слуг. Но это — даю голову на отсечение — городской судья.

— Наконец-то, — произнесла Адела так резко, что Филдинг непроизвольно оглянулся в ее сторону.

— Он пришел, он пришел, он пришел. Я дрожу, я трепещу!

— Вы спросите его, что ему нужно, мистер Филдинг?

— Конечно же, он хочет забрать вас отсюда.

— Он может даже не знать, что я здесь.

— Если хотите, я выйду к нему.

Когда он вышел, Хамидулла язвительно сказал ей:

— Вам, конечно, надо было доставить мистеру Филдингу еще и эту неприятность? По-моему, он чересчур деликатен.

Она не ответила, и оба молчали, пока не вернулся Филдинг.

— У него есть для вас новость, — сказал он. — Хислоп ждет вас на веранде, он не хочет сюда заходить.

— Он сказал вам, чтобы я вышла?

— Какая разница, вы же все равно выйдете, — сказал Хамидулла.

Она на мгновение задумалась.

— Да, вы правы, — согласилась она, а потом добавила несколько слов благодарности ректору за помощь и заботу.

— Слава богу, все разрешилось, — сказал Филдинг. Он не стал провожать девушку на веранду, чтобы снова не встречаться с Ронни.

— Он оскорбил вас отказом войти в дом.

— Он не может забыть моего поведения в Клубе. Ведет он себя отнюдь не вызывающе. Да и потом, судьба нанесла ему удар. Он получил телеграмму. Его мать умерла, бедная старушка.

— В самом деле, миссис Мур умерла? Мне очень жаль, — достаточно равнодушно сказал Хамидулла.

— Она умерла в море.

— Наверное, от жары.

— Вероятно, да.

— Май — не самый подходящий месяц для путешествия старой женщины.

— Да, это так. Хислопу ни за что нельзя было ее отпускать, и он сам это знает. Ну что, нам можно ехать?

— Давайте подождем, пока эта милая парочка покинет дом… Они невыносимо долго там мешкают. Ах да, Филдинг, я же забыл, что вы не верите в Провидение. Но я верю. Это наказание Хислопу за то, что он отослал нашего главного свидетеля.

— Пожалуй, вы зашли слишком далеко. Махмуд кричал, что показания старухи не имеют никакого значения. Она не могла ничего рассмотреть сквозь стенки пещеры, даже если бы очень захотела. Спасти Азиза могла только мисс Квестед.

— Она любила Азиза, говорил он, и любила Индию, а он любил миссис Мур.

— Любовь не имеет значения в свидетельских показаниях, и вам, как адвокату, это хорошо известно. Но теперь в Чандрапуре будет жить легенда об Эсмисс Эсмур, мой дорогой Хамидулла, и я не собираюсь препятствовать ее распространению.

Хамидулла улыбнулся и посмотрел на часы. Оба сожалели о ее смерти, но, как зрелые мужчины, они не дали волю своим эмоциям, тем более что оба были едва знакомы с умершей. Только наши покойники имеют для нас значение. Если на мгновение чувство единения в скорби и посетило их, то оно так же быстро прошло. Да и как может человек скорбеть по поводу всех печалей земли, ибо боль чувствуют не только люди, но и животные, растения и, может быть, даже камни? Душа на мгновение устает, и из страха утраты той малости, которую она понимает, она прячется за границы, определенные привычкой или случаем, и молча страдает. Филдинг встречался с усопшей два или три раза, Хамидулла видел ее только один раз, и то издали, а сейчас они больше интересовались славным ужином по случаю победы, на который они не менее славно опоздают. Они договорились не говорить Азизу о смерти миссис Мур до завтрашнего утра, потому что он очень любил ее и эта весть могла испортить ему радость освобождения.