такое правило или традиция. Что если причина его слов совсем иная и куда проще? Чувствую я, значит, то же, что чувствует он, так сказал Маратик. Но правая рука монстра тоже кровоточила, как и моя. Значит, не только чувствую, но и получаю по полной программе. Как иначе объяснить то, что монстр появился в кабинете сразу же после того, как я поранила руку?

«Думаешь, почему он бросился за тобой в пылающее поле? От безграничной любви с первого взгляда? Приди в себя, монстр не умеет любить!» — говорил еще Маратик, и вот здесь берет начало моя безумная теория. Что если тот ритуал, что проводил заместитель над полумертвым монстром, связал нас монстром крепче, чем обычный брак? Что если мы теперь связаны телесно? И та фраза Маратика означает, что монстр действительно почувствовал, что мне больно и потому прилетел за мной? Что если мы связаны до такой степени, что стоит мне ранить себя, рана появится и у него тоже? То есть на поле он бросился за мной, потому что трясся за свою шкуру, как и намекал Маратик. И если умру я, то он тоже умрет? Это ведь объясняет его внезапный интерес к моей скромной персоне, его слова о женитьбе и том, что он не может меня убить.

Так, выдохнула немного от шквала гениальных теорий и вспомнила, что просто деревенская девчонка с умом доярки. Нафантазировала здесь, планы какие-то придумала. Слишком глупо все это, да и зачем Маратику так подставлять начальника? Он же его боится и, будь это правдой, давно бы меня прирезал. Да не может этого быть, бред, какой-то бред! Слегка улыбаюсь, а затем резко бью босой ногой по решетке. Почувствуй это, гад! Вскрикиваю от боли и прыгаю на одной ноге долгие полминуты, пока не сваливаюсь обратно на свою лежанку.

— Любава, я понимаю, тебе пришлось многое пережить, — странной интонацией начала говорить Настасья. — На многое пришлось пойти и многим пожертвовать, дабы достать планы…

— Которые оказались приманкой и дезинформацией для нас, — мрачно прерываю ее, не совсем понимая, о чем она говорит.

— Я понимаю, но и у нас не глупые люди сидят. О падении Ледвиги мы узнали ещё два месяца назад, в день свержения предыдущего Хана. Думаю, генералы догадались о подмене и готовят решающий удар. Не все ещё потеряно, помни об этом, как и о сестрах. Что бы ни сделал с тобой тот монстр, он поплатится за это. Я обещаю тебе.

Только теперь понимаю ее интонацию, о чем она вообще говорит. Настасья думает, что монстр надо мной надругался. Могу понять, с чего она это взяла, и ее неприкрытое сочувствие, но разобраться в своих чувствах не могу. Я не чувствую себя той, над которой едва не надругались. Я не жертва, скорее та, что чуть не сделала роковую ошибку.

— Все, что я хочу, это быть с сестренками, — произнесла устало, с гнетущим чувством отвращения к самой себе. — Насть, давай просто вернемся домой?

— Если этот дом ещё есть, хохотушка, — подхватывает мой настрой магесса, скорее всего, как и я, мысленно вспоминая родные края.

— Хохотушка? — рассеянно переспрашиваю ее.

Думать о том, как там мои родные и имеют ли, что поесть и крышу над головой, слишком тяжело, сразу одолевают переживания.

— Сколько тебя помню, ты все время смеялась, что бы ни случилось, — слышу, как подруга улыбается с легким вздохом. — Как у тебя так получается: не сдаваться, даже когда дела совсем плохи?

— Отец говорил, что это все из-за моей глупости, — тоже улыбаюсь, подперев подбородок коленями.

— Признаюсь, я тоже раньше разделяла его точку зрения, — засмеялась она. — Побывав на войне, увидев всю мерзость и грязь, что есть в мире, теряешь способность верить в лучшее. Ты ее не потеряла, в этом, пожалуй, твоя самая большая проблема. Людям нельзя доверять, никому и никогда.

Последняя фраза определенно прозвучала с намеком, так что невольно съёжилась. Что она ещё себе надумала? Что я с монстром спелась? Так и знала, стоило все рассказать, и она бы сразу решила, что я переметнулась.

— А я и не доверяю, — обиженно насупилась, — а предпочитаю надеяться на лучшее и не отчаиваться. Это разные вещи.

— Да, немного надежды нам бы не помешало, — соглашается Настасья, звякнув кандалами.

— Так мы сможем выбраться отсюда сегодня? — перевожу тему разговора на более насущную.

— От меня это не зависит, — мрачно отвечает мне она, а затем замолкает от скрипа двери в подземелье. Кто-то спускался к нам.

Выглянув, увидела двоих — Айгуль с небольшим серебряным подносом в руках и Маратика, идущего за ней следом. Вторая жена монстра подошла к моей камере и, после короткой заминки, поклонилась мне, едва не выронив с подноса небольшую тарелочку, но разлив воду из нее на поднос. Заместитель также подошел к моей камере и открыл ее большим старым ключом, после чего бросил в меня сапогами. Возможно, я бы в другой ситуации и обиделась на него, но это были мои сапоги! Те самые, которые после этих ужасных тапочек я и не надеялась увидеть.

— Хатун, — неловко позвала Айгуль, а я чуть ли не прыгала от радости, тут же надевая сапоги на ноги. — Госпожа, как ваша рука, болит еще? Может сначала перевязать руку?

Моя радость от вновь приобретенной обуви куда-то мгновенно улетучивается, и на её место приходит подозрение, и следом возникает резонный вопрос: откуда она знает о руке? Так, не хватало ещё снова взывать к своей гениальной теории о связи с монстром. Синяк, может, увидела просто?

— Зачем она здесь? — спрашиваю у Маратика, который на удивление мрачен и молчалив.

— Хан приказал обработать вашу рану, — улыбается Айгуль, отвечая на вопрос вместо заместителя.

Слегка скривив красивый ротик, заходит в мою камеру и опускается на корточки рядом со мной, ставя поднос на пол, протягивает ко мне свои чистые руки без намека на мозоли и шрамы. Даже на вид кожа её рук мягкая и гладкая, словно атлас цвета слоновой кости.

— Прошу, позвольте мне выполнить поручение Хана, — просит она, но её взгляд говорит совсем о другом.

Протягиваю ей раненную руку, в засохшей крови, грязи и ржавчине с решетки. Ледвижка медлит, прежде чем коснуться меня, что вполне понятно, судя по всему, она в жизни не бывала в подобных местах и ничем подобным тоже не занималась. Сомневаюсь, что она держала в руках за всю свою жизнь что-то тяжелее этого подноса.

— Господин так переживает за вас, Хатун, нельзя расстраивать мужа, — приговаривает жена со вторым порядковым номером, вкладывая в эти