Именно в этот момент, будто всего происходящего в каморке мне было мало, из-за двери доносится разговор двух сереньких на их языке.

— Видел ее? — небрежным и явно неуважительным тоном спросил один из них у другого.

— Конечно, видел, такая гордая, словно она — всё ещё единственная претендентка, — хохотнул второй где-то совсем близко.

— С такой невестой становится понятно, почему наш Монстр сразу двух жен завел, — смеется один из мужчин, — может хоть одна выживет, когда Усала узнает, что не бывать ей следующей повелительницей.

— А если обе не выживут? — поинтересовался другой.

— Хоть одна точно выживет, говорят, Монстр уже выбрал, кого отдаст на растерзание Рыжей Змее. Так что скоро вернемся домой, и я возьму себе в жёны симпатичную ледвижку, но точно не рыжую!

Серенькие засмеялись, однако нам с монстром стало не до смеха. Зрение привыкло к темноте, я вижу черты его лица и черные глаза, в которых на самом деле горят искорки. Мы уже не целуемся, хотя наши губы прижаты, а его руки замерли там, где и находились до этого. Он сообразил, что мне понятно, о чём они говорят. Я поняла, кого отдадут на растерзание ночной гостье.

Глава 29. Вернуться домой

Его дыхание обжигает кожу на лице. Сердце медленно успокаивается, словно я отдыхаю после бега. Отворачиваю голову в сторону и опускаю взгляд, чувствуя что-то странное. С одной стороны, я чертовски зла, с другой растеряна и мне жутко стыдно. Его рука отпускает мою пятую точку, и моя нога соскальзывает с его бедра, только руки мы не расцепляем… пока что.

Он заговорил первым, обвинительным и оскорбленным тоном:

— И как давно ты знаешь мой язык? Или ты все время знала?!

И это он, монстр, искренне считает, что имеет право сейчас возмущаться? Понимаю их, видите ли! Вот же трагедия и предательство! А то, что он делает, тогда как называется?!

— А ты что решил воспользоваться мной, прежде подарить Рыжей Змее на растерзание?

Вырываю правую руку, чтобы от всей души влепить ему пощечину. Он не увернулся, лишь прошипел что-то на своём языке, чем ещё больше взбесил.

— Не шипи на меня, чертов монстр! — вскрикиваю, но слишком громко, нас услышали.

Монстр потянул ко мне руки, его взгляд не сулил ничего хорошего, ещё немного и он бы дотянулся до моей шеи, но дверь за моей спиной выломали раньше. Стража закричала что-то, но из подсобного помещения прямо им в руки вывалилась я.

Ошалевшие от свалившегося на них счастья стражники едва не побелели, когда следом за моей тушкой из каморки вышел монстр, а за ним и на него с грохотом посыпались ведра и начали падать швабры. Главнокомандующий рявкнул на них, сбрасывая с себя пыль и тряпки. Меня поспешно поставили на ноги и отступили на несколько шагов подальше.

— Нам нужно поговорить, наедине, — говорит он с металлическими нотками в голосе.

Это не просьба, а приказ и констатация факта. Нам нужно поговорить, но не наедине, не там, где есть риск повторения произошедшего в этой каморке. Моё тело совсем не слушается меня, когда он рядом и целует. Делаю несколько шагов назад, там сзади вход в тюрьму, всего несколько шагов не дошла. Стражники сейчас уйдут, и спасения не будет.

— Нам не о чем разговаривать, — плююсь словами, не сводя с него разгневанного взгляда.

— Му Ре! — он требовательно рычит, словно это может меня образумить.

— Не называй меня так! — кричу на него в ответ.

Делает шаг ко мне и останавливается, протянув ко мне руку. Сердце подсказывает, что в этом жесте есть какой-то двойной, непонятный мне смысл, и я смотрю на его руку нерешительно.

— Артал! — зовёт монстра все ещё живой Маратик с перепуганным лицом.

Главнокомандующий зло рыкнул на него что-то.

«Не додушил», — озвучивает мой внезапно проснувшийся внутренний переводчик опечаленным голосом.

Заместитель на удивление нормально себя чувствует после стычки в кабинете, наверное, душить друг друга у них в рамках нормального общения. Дикари, что с них взять-то? Вот не надо было спасать этого серенького, тогда точно бы сбежала.

— Артал! Отец и Усала ждут! — упрямо отвлекает Маратик, и в этот раз монстр опускает протянутую руку.

Что-то неприятно сдавливает грудь от этого жеста, куда меньше, чем от приказа схватить меня и закрыть в камере. Я смотрю на него, пока два стражника подхватывают меня под руки и тащат босоногую по ступеням вниз к дверям в тюрьму. Когда дверь почти закрывается, в бешенстве кричу:

— МОНСТР!!!

Меня оттащили к той же камере и втолкнули в нее. Я не упиралась, пребывая в слегка неадекватном состоянии. Стоило им уйти, опустилась на лежак и закрыла руками глаза.

— Любава! — испуганно зазвенела кандалами Настасья. — Любава, с тобой все в порядке?

Не отвечаю, чувствуя бессильную злобу. Мне надо какое-то время, чтобы со всем справиться и обдумать.

— Дай мне немного времени, — сипло прошу, стирая непрошенные злые слёзы.

«Ты опозорила свою мать, снова!» — так сказал бы отец, узнав обо всем, что я здесь творю. Но он не узнает, о моём позоре узнать никому не суждено, кроме разве что Настасьи, ей придется рассказать. Не всю правду, конечно, нет, только то, что позволит ей не усомниться в том, что мы все ещё на одной стороне. Сейчас подберу нужные слова, объясню все, но сначала подумаю о том, что я узнала. Возможность понимать речь сереньких появилась недавно, и с чем ее появление связано, не совсем понятно. Правда, варианты есть: лингвистический прикол мог быть побочным эффектом от свадьбы с монстром или результатом того самого ритуала, о котором вскользь упомянул Маратик.

Оба варианта мне совершенно не нравятся, признать монстра своим мужем это… Это выше моих сил! Наизнанку выворачивает от одной мысли о величине моего позора. Закрываю руками лицо, чувствуя бессильную ярость на себя саму. Что это такое в той каморке-то было?! Я чуть чести своей не лишилась… Дура! Хочется выдрать себе все волосы, но жалко лишаться их из-за этого негодяя! Как есть подонок! Решил попользоваться мной, прежде чем своей невесте-маньячке на растерзание отдать. Злоба, гнев и ревность буквально душат. Ревность-то как сюда затесалась?! Пошла вон отсюда! Уж лучше уязвленная гордость, все правильнее, чем это гнусное чувство. Отвлеклась что-то, в груди ещё какая-то противная тяжесть, как будто меня кто-то ногой к земле давит.

Ритуал Маратика — это вообще самая большая проблема. Не до конца понимаю, о чем он говорил, но и нет уверенности, что он врал. Такое ощущение, что я упускаю