Бруна сощурилась и хмыкнула, довольная тем, что Лиша знает об опасности.

* * *

С первыми лучами солнца в дверь резко постучали. Лиша открыла и увидела на пороге мать, хотя Элона не приходила в хижину с тех пор, как Бруна прогнала ее метлой. Элона с грозным видом протиснулась мимо дочери.

В свои сорок с небольшим она оставалась бы самой красивой женщиной деревни, если бы не ее дочь. Лиша была летом, Элона — осенью, но это ничуть не смирило ее гордыню. Она, скрипя зубами, повиновалась Эрни, но с остальными держалась как герцогиня.

— Мало тебе было украсть мою дочь, так теперь ты отсылаешь ее подальше? — воскликнула она.

— И тебе доброе утро, мама. — Лиша закрыла дверь.

— Не лезь! — рявкнула Элона. — Старая ведьма заморочила тебе голову!

Бруна посмеивалась над миской. Увидев, что Бруна отодвигает недоеденную кашу и вытирает рот рукавом, чтобы ответить, Лиша встала между матерью и наставницей.

— Ешь давай, — приказала Лиша, придвинув миску обратно, и повернулась к Элоне. — Мама, я уезжаю, потому что хочу уехать. Я вернусь и привезу лекарства, каких Лесорубова Лощина не видела со дней юности Бруны.

— И надолго ты собралась? Ты и так уже потратила лучшие женские годы, уткнувшись в пыльные старые книги.

— Лучшие годы!.. — ахнула Лиша. — Мама, мне всего двадцать!

— Вот именно! — возопила Элона. — Могла бы уже родить троих детей, как твоя подружка-пугало. Вместо этого ты вытаскиваешь детей из всех деревенских утроб, кроме своей.

— По крайней мере, ей хватило ума не иссушить ее яблуневым чаем, — пробормотала Бруна.

Лиша стремительно развернулась к старухе.

— Я сказала — ешь давай!

Глаза Бруны широко распахнулись. Старуха собралась что-то ответить, но передумала, хмыкнула и уткнулась в миску.

— Я тебе не племенная кобыла. Это не главное в жизни.

— Неужели? — фыркнула Элона. — И что же важнее?

— Не знаю, — честно призналась Лиша. — Но обязательно пойму, когда найду.

— А тем временем ты оставишь Лесорубову Лощину на постороннюю девку и безрукую Дарси, которая едва не прикончила Энда и после еще полдюжины человек.

— Всего на год-другой. Всю жизнь ты называла меня бесполезной, а теперь уверяешь, будто Лощина не обойдется пару лет без меня?

— А если с тобой что-то случится? Если тебя прикончат в дороге? Что мне делать?

— Что тебе делать? Семь лет ты почти не разговаривала со мной, только требовала простить Гареда. Ты совсем меня не знаешь, мама. Тебе не было до меня дела. Так что не притворяйся, будто моя смерть тебя огорчит. Если тебе так не терпится покачать на коленях сына Гареда — сама его выноси!

Элона вытаращила глаза. Она размахнулась, как будто Лиша была непослушным ребенком.

— Не смей!

Но Лиша выросла. Она сравнялась ростом с матерью, стала быстрее и крепче. Она перехватила запястье Элоны и сжала.

— Меня давно уже не волнует, что ты думаешь, мама.

Элона попыталась вырваться, но Лиша стиснула ее запястье, просто чтобы показать, кто сильнее. Когда она наконец отпустила Элону, та потерла руку и насмешливо посмотрела на дочь.

— Однажды ты вернешься, Лиша, — пообещала она. — Попомни мои слова! И тогда тебе придется несладко!

— Тебе пора. — Лиша распахнула дверь.

На пороге стоял Марик с занесенной рукой. Элона зарычала, протиснулась мимо него и зашагала по тропинке.

— Прошу прощения, если не вовремя, — извинился Марик. — Я пришел за ответом госпожи Бруны. Сегодня утром я должен выступить в Энджирс.

Лиша взглянула на Марика. Синяки на его подбородке почти не были видны из-за густого загара, а травы, которые она приложила к рассеченной губе и глазу, сняли отек.

— Неплохо выглядишь, — заметила она.

— В моем ремесле приходится быстро идти на поправку.

— Сходи за лошадью и возвращайся через час. Я лично передам ответ Бруны.

Марик широко ухмыльнулся.

* * *

— Хорошо, что ты уезжаешь, — сказала Бруна, когда они наконец остались одни. — В Лесорубовой Лощине больше нет для тебя испытаний, и ты слишком юна, чтобы сидеть сложа руки.

— Нет испытаний? Ты, верно, плохо смотрела.

— Исход был предрешен. Ты стала слишком сильной для таких, как Элона.

«Сильной, — подумала Лиша. — Неужели я стала сильной?» Обычно ей так не казалось, но она действительно больше никого не боялась в Лесорубовой Лощине.

Лиша собрала свои тощие сумки — несколько платьев и книг, немного денег, сверток с травами, скатка и еда в дорогу. Безделушки, отцовские подарки и другие милые сердцу вещи она брать не стала. Вестники путешествуют налегке, и Марику не понравится, если она взвалит на его лошадь лишний груз. Бруна сказала, что Джизелл обеспечит ее всем необходимым на время обучения, и все же у нее слишком мало вещей, чтобы начать новую жизнь.

«Новую жизнь». Как страшно и как волнующе! Лиша прочла все книги из собрания Бруны, но у Джизелл есть много других, а у энджирских травниц — еще больше, если удастся уговорить местных поделиться знаниями.

Час почти истек, и у Лиши защемило в груди. Где отец? Неужели он ее не проводит?

— Пора, — произнесла Бруна. Лиша подняла взгляд и поняла, что плачет. — Нам лучше попрощаться. Скорее всего, мы больше не увидимся.

— Бруна, что ты такое говоришь?

— Не разыгрывай дурочку. Ты знаешь, что я имею в виду. Я прожила вдвое дольше, чем следовало, но я не вечна.

— Бруна, мне не обязательно ехать…

— Пфф! — отмахнулась старуха. — Я научила тебя всему, чему могла. Пусть эти годы будут моим последним подарком. Смотри в оба, старайся, учись.

Она распахнула объятия, и Лиша упала в них.

— Только пообещай, что позаботишься о моих детях, когда я умру. Они глупые и упрямые, но средь кромешной ночи в них таится добро.

— Обещаю. Ты еще будешь мной гордиться.

— Я всегда тобой гордилась.

Лиша зарыдала в колючую шаль Бруны:

— Я боюсь!

— И правильно делаешь. Но я повидала мир и не встретила ничего, с чем бы ты не справилась.

Вскоре по тропе пришел Марик с лошадью в поводу. В руке вестник держал новое копье, с луки седла свисал меченый щит. Если вчерашние побои и причиняли ему боль, он этого не показывал.

— Эй, Лиша! — крикнул он. — Готова к приключениям?

«Приключениям». Слово развеяло страх и грусть, и Лиша затрепетала от волнения.

Марик забрал у Лиши сумки, перекинул их через спину поджарого энджирского коня, и Лиша в последний раз повернулась к Бруне.

— Я слишком стара, чтобы прощаться по полдня, — сказала наставница. — Береги себя, девочка.

Старуха вложила ей в ладони мешочек, и Лиша услышала звон милнских монет — целого состояния в Энджирсе. Бруна повернулась и ушла