«Поэтому, если вы не хотите всю оставшуюся послевоенную жизнь прожить на скромную генеральскую пенсию, то должны позаботиться о том, чтобы у нас с вами появились счета в одном из банков Цюриха. Разве вы не видите, что нам с вами предоставляют этот шанс? Причем первый взнос на ваш счет – за благодарным магнатом Карлом Литкопфом, я об этом позабочусь».

7

Вернувшись на батарею, капитан прежде всего поинтересовался у поджидавших его Лиханова и Лукаша, вернулись ли из-за лимана разведчики. Оказалось, что их до сих пор нет. Он озадаченно взглянул на часы.

– Подождем до вечера, до темноты, – упредил его дальнейшие вопросы политрук Лукаш, с самого начала обороны принявший на себя обязанности начальника разведки, которого по штату в батарее почему-то не предусматривалось.

По всем довоенным наставлениям, эта дальнобойная противокорабельная батарея должна была использовать сведения, получаемые разведкой флота и морской авиации. Но вот незадача: война сразу же внесла свои коррективы – ни одной вражеской морской цели в пределах досягаемости орудий батареи так до сих пор и не появилось. Зато пехота, кавалерия и танки противника – вот они, рядом. Не говоря уже о вражеской авиации.

– Но пошли уже третьи сутки.

– Это разведка в тылу противника, – мрачно развел руками Лукаш, – причем довольно глубокая. Связи с ребятами нет, никаких сигналов не предусмотрено, а врагов по ту сторону Аджалыкского битком набито.

– Как в связи с этим чувствует себя мичман Юраш?

– Пока что держится, – ответил старший лейтенант Лиханов. – Я только что беседовал с ним на огневой. Хорошо, что юнгу Юраша мы отправили в разведку с его ведома, и даже, можно сказать, благословения, а то выглядело бы все это сейчас как-то не по-людски.

– В любом случае посылать в тыл врага мальчишек, использовать их в боевых действиях – не самый рыцарский ход в этой войне, как и вообще в любой.

– В общем, так сказать, в гуманитарном понимании вы, товарищ капитан, правы, – почувствовал себя задетым комиссар батареи, поскольку именно он, как командир отделения разведки, стал инициатором этого рейда двух юных лазутчиков в район приморской деревни Беляры. – Но если вспомнить опыт Гражданской, в которую юноши, по существу мальчишки, не просто сражались, ходили в разведку и боролись в подполье, но и командовали полками? А ведь те, кто двое суток назад вызвался идти в разведку, воспитаны были на примерах героев Аркадия Гайдара и многих других…

– И потом, вторым ведь пошел краснофлотец Родин из взвода охраны, – поддержал его заместитель командира батареи, – которому идет девятнадцатый. Просто выглядит он абсолютно по-мальчишески, что и было нами использовано, тем не менее перед нами – вполне взрослый мужчина.

– Что вы меня уговариваете? – прошелся взглядом по обоим офицерам комбат. – Лучше думайте, кого завтра вечером пошлем в Беляры для выяснения их судьбы, если сегодня ребята не вернутся. Но таких, чтобы в случае надобности могли снять часовых и освободить ребят из-под ареста.

– Ну, об этом думать пока что рано, – неуверенно проговорил политрук Лукаш.

– Самое время.

– Тогда посылать нужно будет тех, кто имеет опыт, кто прошел с вами через «румынский плацдарм». То есть Жодина, Мищенко, может быть, во главе с Владыкой.

– Может быть, и во главе, – согласился Гродов, понимая, что посылать в логово врага действительно следует самых проверенных, опытных, владеющих приемами рукопашного боя… Он даже подумал, что, возможно, сам поведет эту группу, хотя командирским умом своим понимал, что этого делать нельзя. В данной ситуации комбату береговой батареи подобные рейды непозволительны.

– Подготовьте группу бойцов, которая организует засаду у лимана, в районе брода, по которому уходили разведчики. Посредине лимана брод мечен небольшой цепочкой островков. Пусть двое бойцов выдвинутся к нему. Не исключено, что ребят придется прикрывать. Вы, политрук, вновь предупредите командование пограничников и батальона морской пехоты, что сегодня мы все еще ждем свою разведку. Пусть не торопятся открывать огонь по всему, что ползает и шевелится.

– Есть создать группу и предупредить пехотных комбатов, – козырнул политрук.

– И с мичманом Юрашем пообщайтесь, подбодрите, сообщите о том, что готовим спасательную группу. У вас это всегда получается лучше, чем у кого бы то ни было на батарее.

– Наверное, потому, что – комиссар, – молвил Лиханов. – Кто, как не он?

– Что у нас на огневых позициях? – обратился к нему Гродов, как только политрук покинул центральный командный пункт. – Что говорит лейтенант Куршинов?

– Твердит одно и то же: нужно как можно скорее менять стволы орудий, иначе окончательно оплавим их. Или же нужно ограничиваться тремя-четырьмя снарядами на орудие в день.

– Какими, к дьяволу, четырьмя снарядами?! Это в принципе, в самой теории исключено! Идем к нему. Будем решать, что, когда и как делать.

Комбату очень хотелось пройтись сейчас по разогревшейся под августовским солнцем степи, однако это было бы нарушением его собственного приказа: в целях маскировки все передвижения между центральным КП и огневыми позициями осуществлять только по более чем километровому подземному ходу, так называемой потерне. Причем поступать так следовало даже ночью, дабы кто-либо из батарейцев не оказался у противника в качестве языка.

В потерне было холодно и сыро. Глубина – около тридцати подземных метров – давала знать о себе тем, что появлялся шум в ушах, а сигнальные фонари тускло высвечивали непросыхаемые лужицы, а также небольшие выработки и боевые ниши, предназначенные для укрытия в случае прорыва в это подземелье противника. Более вероятным представлялся прорыв со стороны огневых позиций, поэтому в двух выработках, предшествовавших подземному командному пункту, Гродов уже приказал создать небольшие запасы консервов и такие же небольшие арсеналы. Никто не мог предсказать, каким образом будет завершаться оборона самой батареи, но ясно было, что дни уже сочтены, поэтому комбат готовился к самому трудному периоду ее существования.

Как оказалось, Куршинов находился сейчас у самого отдаленного от подземной казармы третьего орудия, поэтому, выйдя на поверхность у первого капонира, капитан тут же вошел в подземный ход, соединяющий его со вторым орудийным двориком.

– Нам трудно спрогнозировать, как будут проходить последние дни обороны самой батареи, – обратился Гродов к старшему лейтенанту Лиханову. – Но понятно, что буквально через несколько дней мы окажемся на передовой и что для нашей стационарной батареи такое расположение совершенно противоестественное. Поэтому каждый из переходов подготовить к оборонительным боям на тот случай, если противнику удастся прорваться к нашим огневым позициям. Огневые дворики мы, конечно, закроем створками, но понятно, что вражеские саперы взорвут их.

– Неужели командование базы допустит захват батареи?

– Наивный вопрос, старший лейтенант. Захвата батареи мы с вами не допустим, иначе грош нам цена. Но лишь в том смысле не допустим, что обязаны будем высадить ее в воздух. Другое дело, что торопиться с этим не станем, сражаться будем до последней возможности.