– Скажи мне, мудрая моя бабушка Галадриэль, почему мне так нравится оранжевый цвет? И Генриетте он тоже нравится.

Тут вмешалась Генриетта:

– Знаешь, бабушка, когда я вижу что-то оранжевое, то у меня из самой глубины души начинает выплывать какое-то странное воспоминание. Но так до конца оно и не выплывает, так что не могу я сказать, что же это такое.

И отвечала старая и мудрая Галадриэль, знавшая ответы на все вопросы:

– Оранжевый цвет, милые внучата мои, был любимым цветом вашей мамы и моей дочери, прекрасной Гортензии. И самый любимый наряд Гортензии был именно оранжевым. Вы не помните ваших родителей, однако наша память так устроена, что может сохранять на своих задворках что-то такое, что мы сами себе объяснить не в состоянии. Так и с оранжевым цветом – в вашей памяти появляется будто отблеск наряда прекрасной Гортензии, и вы, будучи ее детьми, не можете оставаться равнодушными ко всему оранжевому, что только встречается в мире.

Так тогда объяснила старая Галадриэль то, отчего внукам ее так нравится оранжевый цвет. И нынче только, увидав птицу в лесу, Генрих вспомнил рассказ своей бабушки. И тогда решил просить птицу вместе с ним пойти в домик на берегу реки, чтобы подружиться с Генриеттой.

– Прекрасная оранжевая птица, что поет столь чудесно! – обратился Генрих к птице. – Не будешь ли ты согласна побывать в моем домике и познакомиться с моей сестрой Генриеттой и бабушкой Галадриэль? Я слышал твое пение, видел тебя, а они не слышали и не видели. Мне же так хочется разделить эту радость с самыми близкими мне людьми – с бабушкой и сестрой.

Оранжевая птица выслушала речь юноши, ничего не ответила, но зато, взмахнув крыльями, вмиг взлетела и оказалась тотчас на плече удивленного Генриха. Юноша был не по годам сметлив и потому уразумел, что оранжевая птица дала тем самым понять свое желание побывать в домике Генриха. Осторожно ступая, чтобы птица не испугалась и не улетела, Генрих пошел прочь от леса в сторону дома у тихой реки. Понятное дело, не стал он в этот раз собирать цветы для букета и венка, справедливо рассудив, что сделать это можно и завтра и даже послезавтра, а вот птицу столь прекрасную в другие дни встретить будет, пожалуй что, даже и сложновато. Не спеша Генрих шел к дому, а оранжевая птица все это время весьма смирно сидела на плече у юноши, с любопытством поглядывая по сторонам. Так добрались Генрих и птица до вершины холма, откуда был уже виден и домик, и тихая река. И как ни привычен был этот пейзаж юноше, а каждый раз не мог он не восхититься красотой того места, в котором ему посчастливилось жить.

Нынче же радость увеличивалась еще и потому, что Генрих предвкушал то удовольствие, которое испытают бабушка и сестра при виде оранжевой птицы. В какие-то моменты по дороге домой Генриху даже казалось, что вовсе не птицу несет он на своем плече, а маму его и Генриетты, дочь Галадриэль прекрасную Гортензию. Однако это конечно же не было правдой – Гортензия была Гортенизей, а оранжевая птица была всего лишь оранжевой птицей. Но все равно что-то родное ощущал Генрих в прекрасной птице, что сидела на его плече и озиралась по сторонам. Потому, вероятно, и приняли так радостно оранжевую птицу в домике на берегу тихой реки – приняли Галадриэль и Генриетта – тоже, возможно, рассмотрели в птице что-то родное, близкое.

А может быть, просто птица очаровала бабушку и внучку своим чудесным оперением столь непривычного и необычного цвета. Когда же оранжевая птица стала петь, то тут и Галадриэль, и Генриетта, и даже Генрих прослезились от счастья – столь чарующей была песня птицы из леса. Прошел май, вслед за ним, как в Природе и положено, пожаловал июнь, а за июнем – июль. Все эти месяцы оранжевая птица жила в домике у тихой реки и радовала слух хозяев своими прекрасными песнями, а взгляд радовала своим великолепным окрасом. Лето в тот год стояло теплое, мягкое. Радовало солнышком, но дождик-добряк не был редкостью в то лето. Июль же, как ему и положено, праздновал макушку лета красавицами-грозами, что непременно случались в послеобеденный час каждый день в течение двух недель. После грозы дышалось легко, свободно. Хотелось жить и радоваться этой жизни. В то лето в домике у тихой реки все были еще счастливее, чем обыкновенно: и Генрих, и Генриетта, и старая Галадриэль, и даже сама оранжевая птица – все были счастливы так, как никогда прежде счастливы не бывали. И дело спорилось, и так прекрасно было после трудового дня послушать пение оранжевой птицы, а той и самой было радостно выступать перед столь благодарными слушателями, каковыми были хозяева домика у тихой реки.

Но вот пришел и вслед за тем в положенный ему срок ушел август. Постучался в калитку грустный сентябрь – постучался листом, пожелтевшим за одну ночь, и печальным, совсем не летним дождиком, проливающим слезки свои на окошки домика возле тихой реки. В один из таких сентябрьских печальных дней, пробуждающих воспоминания – светлые, но грустные; в один из таких дней красно-желтых листьев оранжевая птица покинула гостеприимный домик у тихой реки. Не простилась, не спела песню прощальную, а выпорхнула в раскрытое окно и скрылась где-то, где заканчивается холм и начинается лес. Погоревал Генрих, но, как говорится в таких случаях, делать нечего – жили раньше без оранжевой птицы, проживем и теперь. Погоревала бабушка Галадриэль, даже всплакнула вместе с дождиком сентябрьским, но и она понимала, что вечно птица не могла бы оставаться в их домике, а потому стала Галадриэль, как, впрочем, ее возрасту и свойственно, снова жить воспоминаниями.

И только Генриетта таки не смогла в ту осень свыкнуться с мыслью о том, что оранжевой птицы нет больше рядом, что никто не встречает утро чудесной песней и не провожает день песней еще более чудесной. Долго горевала Генриетта, и стала она день ото дня чахнуть прямо на глазах. Расстроилась тогда старая бабушка Галадриэль, опечалился и брат Генриетты Генрих. В чем причина хвори юной Генриетты? Неужели девушка так переживает то, что оранжевая птица улетела? Галадриэль рассудила, что так оно и есть.

О своих мыслях поведала бабушка внуку, а тот, недолго думая, собрался в путь – решил Генрих во что бы то ни стало разыскать птицу, вернуть ее в домик на берегу тихой реки, вернуть для того, чтобы выздоровела бедная Генриетта. Ясным сентябрьским днем забрался Генрих на вершину холма и стал смотреть вдаль. Куда ему идти? В какую сторону держать путь в поисках оранжевой птицы? Только задумался над этим юноша, как увидел прямо в нескольких шагах от себя вход в пещеру. Никогда прежде, сколько ни бывал Генрих на вершине холма, а входа этого не видел. Потому и посчитал добрый юноша, что там, за этим входом и кроется разгадка тайны оранжевой птицы, которая счастливо жила все лето вместе с Генрихом, Генриеттой и Галадриэль, но как только пришла к домику возле тихой реки осень, тотчас же улетела куда-то, вызвав хворь у юной и прекрасной Генриетты. Генрих направился к пещере и вскоре уже шел по довольно-таки темному коридору, который – Генрих не мог не почувствовать это – уводил куда-то вниз, очень глубоко под землю. Однако Генрих не собирался отступать, он все шел и шел, пока, наконец, не оказался возле непонятно как и чем освещаемого подземного озера. Всюду летали, отражаясь в прозрачной воде, какие-то огоньки; некоторые из них с любопытством подлетали к Генриху, но, испугавшись, отлетали подальше; некоторые облетали юношу; а иные падали в подземное озеро и таяли там, исчезали в бездне… И тут среди этих летающих огоньков Генрих отчетливо рассмотрел силуэт той самой птицы, что встретил он в мае еще в лесу и что прожила все лето в их домике у тихой реки. Да, сомнений не было – это была та самая и никакая другая птица. И пусть цвет ее отличался от ярко-оранжевого и был скорее сиреневым, все равно силуэт нельзя было не узнать. И Генрих пошел прямо к ней, к прекрасной птице. Птица же не улетала, она, как казалось, ждала Генриха. Когда же юноша приблизился почти вплотную и хотел уже было протянуть руку, чтобы взять птицу, та вдруг промолвила человеческим голосом: