Убедить жителей деревни не вредить суккубам, когда те заснут, стоило Адыру большого труда. Почуяв, что скоро возьмут власть над вредоносными чужаками, люди проявляли неожиданную кровожадность. Одни предлагали заколотить двери и окна во всех суккубьих домах, другие настаивали, что для верности дома нужно поджечь. А Кузнецова невестка, дородная молодуха с крутым нравом, вызвалась самолично пройтись по Новой деревне с тяпкой и вилами.

Чтобы успокоить людей, старосте пришлось использовать весь скудный запас красноречия и щедро приправить его угрозами: вот, дескать, прознает про сотворённое ведун, да наведёт гибельную порчу на всю деревню скопом! А потом ещё Сливке, попорченной ведуном, доведётся перед законом ответить за загубленных суккубов. Кто желает накликать на деревню такие напасти, а?

Люди поворчали, но притихли. Однако по их мрачным переглядываниям Адыр понял: тишком всё равно будут пакостить – и не поймёшь, как этому помешать. Самолично встать бессменным караулом перед Новой?

До вечера староста так ничего и не придумал, а утром оказалось, что и не доведётся. От принесённой людьми настойки суккубы не то что в спячку не впали, а ещё больше раззадорились, так что обессиленные мужики расползались по домам уже после первых петухов.

И не было в Сливке человека, включая и старосту, который в то утро не вернулся бы мыслями к тяпке и вилам.

* * *

На следующий день Адыр вновь отправился в город – потолковать с известным в народе человеком по прозванию Крючкотвор. За плату тот выискивал – и с отменным успехом! – несовершенства в заключённых уговорах и советовал, как получить желаемое, ничего не нарушая. В последний год Крючкотвор особенно процветал, появилось у него и некоторое число подражателей-конкурентов, но никто из них не обладал таким острым глазом и таким блестящим знанием предмета.

Очередь к дверям Крючкотвора занимали ещё с вечера, так что Адыру пришлось провести ночь у крыльца. Он придрёмывал в обнимку с кулем привезённой на продажу молодой моркови и вполуха слушал истории собратьев по несчастью. В очереди было множество людей из других окрестных деревень, и все они наперебой делились своими бедами.

Староста Сливки узнал, что у подманенных кентаврами кобылиц рождаются шестиногие жеребята, необузданно злые, необыкновенно прожорливые и непременно мрущие в первый год жизни. А у покрытых кентаврами коров не рождается никто, зато их молоко на много дней делается сладким до противности.

В местности, куда переселяют кикимор, без счёта плодятся комары и мошкара, они вьются вокруг людей целыми тучами, забиваются в нос, заползают под одежду и решительно ничего не дают делать.

Если в какой край приедут мавки – тут же возмущается природа: жалеет дождей и нагоняет сухих ветров, из-за чего чахнет урожай и становится невозможно прокормить скотину.

Хуже всех были, разумеется, эльфы, которые совершенно не желали жить по-человечески. Они не знали меры во хмелю, не умели и не хотели честно трудиться, подворовывали по ночам овощи с огородов, а особо ловкие умудрялись умыкать птицу из курятников. Они готовили крепкие наливки из ягод и настойки на душистых травах, знали несчётное множество азартных игр, над их поселениями круглые сутки стоял дым коромыслом, а вокруг ошивались решительно все бездельники на несколько верст окрест, которые тоже охотно совершали набеги на чужие огороды и курятники, а высунувшегося на шум хозяина могли и отметелить всей компанией.

Много чего Адыр выслушал в ту ночь. Как живётся в соседстве с ходячими деревьями, чем плохи тихони- гоблины, насколько опасными могут быть феечки и почему даже соседство гномов-работяг приносит множество неудобств.

К утру староста всерьёз сомневался, так ли велика напасть, что стряслась с деревней Сливкой. Подумаешь, мужики по суккубам бегают! Но потом Адыр вспоминал полные слёз глаза дочери, злобно поджатые губы других женщин, виноватые взгляды и ненормальную медлительность мужиков. Высокомерие Эрзы, её уверенность, что мужчины вскоре уйдут к суккубам. А ещё – первые признаки упадка деревни, которых не мог не приметить внимательный глаз старосты.

Велика ли напасть, что стряслась с деревней, если может привести к прекращению жизни этой самой деревни? Да не так уж мала, получается!

«Это что ж выходит, – спросил староста у яркой звёздочки над своей головой, – другомирцы нас изничтожают при помощи мирного уговора? Вон сколько людей вокруг – и у всех одна и та же напасть: пришлые! Выходит, они всё-таки убивают наш мир? Кто от дурости, кто нарочно, а кто и без намеренья, просто по природе своей?»

– Получается, теперь мы – самые бесправные в своём же мире, – проворчал кто-то из собравшихся под дверью, словно прочтя мысли Адыра. – Куда ни придут эти нелюди – везде плохо становится, даже если сами они ничего такого не делают. В каждом из них заложена какая-то погань, она разъедает наш дом, хотят того нелюди или не хотят. И зачем нам нужен был этот мирный уговор?

– Воевать мы боялись, – подхватил басом бородач, сидевший на ступеньку ниже Адыра. – Оно-то правильно, что боялись, не сдюжили б мы против энтих нелюдей. Но разве ж лучше получилось? Без боя отдаем свою землю! Они ж душат нас! Получается, мы сами себе приговор подписали, крутят нас в барашкин рог, отнимают всё как есть, выдавливают нас с родного края – неспешно, без боя, через позорище!

Крючкотвор не оправдал надежд Адыра. Изучил заключённый Сливкой уговор, внимательно выслушал рассказ старосты, скривился и припечатал:

– Затевать официяльную тяжбу не советываю, долго и муторно. Ваших мужиков сманят раньше, нежели чего выгорится, понял? – Крючкотвор поскрёб свалявшийся пук рыжеватых волос на затылке и добавил: – У многих теперя такое. Купили нас другомирцы на этот мирный уговор, что куренка за медяк. Сколько конезаводчиков кентаврами разорено, сколько молочных подворий в упадничестве! Даже они нечасто успевают отстоять свои хозяйства, доказать вредительство нелюдей – что ж про вас говорить, простецких страдалищ? Пока наши умники крутолобые устроят так, чтобы скорый отпор поганцам давать, а не отписки стряпать – сколько народа угробится? Вона цельные деревни хиреют или с мест сымаются, потому как житья не стаёт никакого от другомирцев! А мельники, пасечники, хуторяне? Э-эх!

Адыр только головой качал. До сего дня он и не представлял, с какой великой трудностью столкнулись люди – только своя деревня его и заботила.

А теперь он припомнил и злобное отчаянье других просителей, что скопились снаружи, и то ожесточение, что пробудилось недавно в жителях Сливки, и неожиданно для самого себя бухнул:

– А ведь будут гореть нелюдские посёлки, почтенный, ох и будут же!

Крючкотвор махнул рукой.

– Получается, – продолжал Адыр, – что или мы их, или они нас – хоть войной, хоть миром. Люди-то скоро поймут, что другомирцы всех до горлышка допекли, а как поймут – так и правду за собой почуют. И тогда, – повторил Адыр уверенно, – тогда гореть посёлкам нелюдей, и никакие крутолобые их не спасут!

– Они уже горят, – Крючкотвор потёр глаза, и староста только теперь увидел, какие они усталые. – Помалу. И я недругу не пожелаю той кары, которую крутолобые обрушивают на поджигателев, понял? Потому как если одним с рук сойдёт – так другие тут же повторят, а ежели нелюдев повсюду жечь пойдут – так это обратно же война. Так что запомни: забудь! Понял?