Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел натот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.

Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево исзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатромпо поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.

Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большаяСмоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистахшагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила поддеревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше квидневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). ЗаВалуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом,березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальнийкрест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влевоот леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенныемассы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы,местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово,Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась однадымящаяся, сожженная деревня — Семеновская.

Все, что видел Пьер направо и налево, было такнеопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне егопредставлению. Везде было не поле сражения, которое он ожидал видеть, а поля,поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ниразбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог дажеотличить ваших войск от неприятельских.

«Надо спросить у знающего», — подумал он и обратился кофицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.

— Позвольте спросить, — обратился Пьер к офицеру, — этокакая деревня впереди?

— Бурдино или как? — сказал офицер, с вопросом обращаясь ксвоему товарищу.

— Бородино, — поправляя, отвечал другой.

Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся кПьеру.

— Там наши? — спросил Пьер.

— Да, а вон подальше и французы, — сказал офицер. — Вон они,вон видны.

— Где? где? — спросил Пьер.

— Простым глазом видно. Да вот, вот! — Офицер показал рукойна дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое исерьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.

— Ах, это французы! А там?.. — Пьер показал влево на курган,около которого виднелись войска.

— Это наши.

— Ах, наши! А там?.. — Пьер показал на другой далекий курганс большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымилиськостры и чернелось что-то.

— Это опять он, — сказал офицер. (Это был Шевардинскийредут.) — Вчера было наше, а теперь его.

— Так как же наша позиция?

— Позиция? — сказал офицер с улыбкой удовольствия. — Я этомогу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот,видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. — Он указал на деревню с белойцерковью, бывшей впереди. — Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, гдееще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правыйфланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва-река,и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… — и тут офицеростановился. — Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш былвот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левоекрыло, теперь вон, вон — видите деревню и дым? — это Семеновское, да вот здесь,— он указал на курган Раевского. — Только вряд ли будет тут сраженье. Что онперевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да гдебы ни было, многих завтра не досчитаемся! — сказал офицер.

Старый унтер-офицер, подошедший к офицеру во время егорассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он,очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.

— За турами ехать надо, — сказал он строго.

Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можнодумать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить обэтом.

— Ну да, посылай третью роту опять, — поспешно сказалофицер.

— А вы кто же, не из докторов?

— Нет, я так, — отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опятьмимо ополченцев.

— Ах, проклятые! — проговорил следовавший за ним офицер,зажимая нос и пробегая мимо работающих.

— Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… —послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед подороге.

Из-под горы от Бородина поднималось церковное шествие.Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями,опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.

Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.

— Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..

— Смоленскую матушку, — поправил другой.

Ополченцы — и те, которые были в деревне, и те, которыеработали на батарее, — побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию.За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичокв клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, счерным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с тоговремени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех стороншли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.