Все было так просто. Те же самые парни кивали и исчезали во тьме – все, что мне потребовалось сделать, это вложить в их головы правильные образы. Быстро, чтобы они не успели сообразить, что я делаю, я переключалась с одних на других, охватывая по несколько человек сразу. Опустив взгляд на Нокса, я с отвращением сжала рот, соединяя его мысли со своими образами: он пробирается по снегу, кашляющий, слабый, не в состоянии защитить себя, двигаясь дальше на запад, исчезая навсегда. Я хотела, чтобы он испытал ту же потерянность, боль и жар, что и Лиам. Хотела, чтобы создавший его мир его же и поглотил.

Я смотрела, как Нокс-Уэс поднимается, царапая руки о промерзшую землю. Потом медленно, нетвердой походкой пробирается мимо толпившихся у обрушившейся стены детей. Я подумала, что они вернут его и набросятся на меня, но стоявшая впереди девушка, ею оказалась Оливия, шагнула в сторону. Скрестив руки на груди, она наблюдала, как быший вожак уходит, провожая его холодным, решительным взглядом. Последовав ее примеру, другие тоже зашумели, расступаясь на его пути: шипение, плевки, рычание говорили больше, чем любые слова. Потом к ним присоединились даже те, кто все это время сидел в безопасности над нами, изливая сдерживаемые месяцами – даже годами – ярость, страх и отчаяние. Задыхаясь от напряжения, я схватилась за горло. Под кончиками пальцев забился пульс.

Только что он был здесь, а теперь ушел. Я почувствовала, как гнев, придавший мне сил, последовал вслед за Ноксом, поблек, словно старое воспоминание, растворился в черной ночи. И я вдруг подумала: а не вернуть ли его обратно. Внезапно наказание показалось мне слишком легким. Нокс заслуживал гораздо худшего. Почему я пожалела его, когда в его проклятой черной душонке не находилось жалости для других детей?

С опаской посматривая на меня, Вайда, хромая, подошла ближе. Явно сохраняя между нами дистанцию, девушка придерживала изодранные штаны, глядя на меня, словно видела первый раз в жизни. Я уже хотела спросить ее, в чем дело, когда почувствовала, как кто-то берет меня под руку и разворачивает к себе.

Толстяк: губы вытянуты в тонкую линию, глаза скрыты за огненными всполохами, отражавшимися в стеклах его очков. Удивительно, что после всего, что произошло этой ночью, у меня нашлись силы выпутаться из его рук и отстраниться. Он снова попытался меня схватить, чтобы вывести на улицу, прочь от прожигающих мою спину глаз.

Но я не боялась этих детей или того, что они могли сделать со мной теперь, зная, кто я такая. Я бы сказала ему об этом, если бы только нашла верные слова. Я бы сказала ему, что раньше у меня не было столько сил, чтобы удержать всех нас вместе. Я еще не владела своими способностями так, чтобы защитить его и остальных от мира, пытавшегося нас разлучить. А теперь у меня все это есть.

Настроение в комнате изменилось и продолжало меняться – в такие моменты я чувствовала себя настолько связанной с каждым на этом полуразрушенном складе, что могла практически ощутить их облегчение, словно холодный, сладкий дождь на языке. Я не сразу поняла: они ждали, когда я сделаю первый шаг.

Боковым зрением я увидела Джуда, который пробивался через толпу. Тяжело дыша, он держал в руке переговорник, потрескивавший достаточно громко, чтобы я его услышала. Я получила единственное подтверждение, в котором нуждалась, – улыбку на его лице.

Но потом Джуд отвел от меня взгляд. И наконец увидел все: обломки, огненные лужи, все еще разлитые по бетону. И Мейсона – его пустые глаза, по-прежнему устремленные на что-то, доступное только ему одному.

– Все хорошо, – сказала я, прорывая тишину. – Мы в порядке.

И неважно, поверили ли моим словам остальные. Все они в любом случае последовали за мной.

Если ты нас слышишь, значит, ты – один из нас. Если ты один из нас, значит, сможешь нас найти. Озеро Принс. Вирджиния.

Голос Клэнси, льющийся из динамиков маленького бумбокса, заставил каждый волосок на затылке вскочить по команде «смирно». Оливия поставила приемник на самый край платформы Нокса, а Джуд зарядил батареи минут на пять непрерывного прослушивания.

– Почему это до сих пор передают? – спросила я. – Я думала, сигнал шел из Ист-Ривер?

Оливия покачала головой:

– Клэнси установил несколько передатчиков, так что сообщение может транслироваться хоть из Оклахомы. Полагаю, засранец не подумал, что нужно вырубить остальные.

Мы впервые собрали на складе всех, и я наконец-то смогла их пересчитать. Пятьдесят один ребенок встали полукругом перед небольшим устройством, вслушиваясь в слова и всплески помех.

Когда Оливия поняла, что не сможет выдержать еще одно прослушивание, она наконец-то выключила звук. И вместе ним рассеялись чары спокойствия и любопытства. Голоса взлетали вверх, к самым балкам, вопросы неслись к нам отовюду, рикошетом отдаваясь от мокрых цементных стен. Они хотели знать, что это за голос, откуда появился приемник, почему детей из Белого шатра перевели внутрь, разместив поближе к бочкам с кострами.

– Сойдет за доказательство? – спросила я их. – Нокс не был никаким Беглецом, по крайней мере, не тем, за которого себя выдавал, и здесь не Ист-Ривер.

Меня выводило из себя, что нам вообще приходилось этим заниматься. Большинство детей поверили всему сказанному мною прошлой ночью, но несколько несогласных из числа охотников упорно цеплялись за преданность Ноксу. Может, все было еще проще: они боялись, что, раз идиотские правила Нокса больше не действовали, их беспрепятственный доступ к запасам теперь прекратится.

Или, может, действительно уверовали всем сердцем, что это Ист-Ривер.

Я села рядом с Оливией на край сцены. Глядя на детей передо мной, я видела все новые следы жестокости Нокса. Ожоги. Выпученные от голода глаза. То, как они резко вздрагивали, когда ветер стонал сквозь щели в крыше.

– Всем этого достаточно? – поинтересовалась Оливия, повернувшись к парню в белом, застывшему прямо перед старым устройством. Семнадцатилетний Бретт больше не был одним из сторожевых псов Нокса. Он родился и вырос здесь, в Нэшвилле, ни разу не попадал в лагерь, и, видимо, его мозг медленно обрабатывал новости.

– Проиграй снова, – хрипло попросил он. – Еще раз.

Что-то в голосе Клэнси – полагаю, уверенность – заставляло дослушивать его короткую речь до самого последнего слова. Потерев лоб тыльной стороной ладони, я, наконец, выдохнула, когда прозвучало последнее слово: Вирджиния.

– Откуда нам знать, что это – тот самый Беглец? – спросил Бретт. Это он созвал на склад другие охотничьи группы и их лидеров – Майкла, Фостера и Диего. А еще настоял на том, чтобы присматривать за нами, пока мы хоронили Мейсона. Он не предложил помощи или поддержки, даже когда волдыри на моих ладонях полопались – так отчаянно я вбивала лопату в промерзшую землю.

Я все понимала: мы были чужаками, сломавшими систему. Я опасалась лишь того, как бы он, раздраженный и озлобленный, не убедил остальных не делать вылазок за припасами. И сейчас я заметила, как парень косится на Толстяка, который на коленях склонился над больными детьми.