Мы оказались в другом здании, вероятно, в том, что попалось мне на глаза, когда я шагала к складу. Часть крыши и восточная стена обрушились, поэтому нам, одеревеневшим от холода, измученным, пришлось пробираться через груды битого бетона и перекрученного металла. Это помещение, меньше, чем первое, тоже когда-то было складом, который, судя по всему, горел. Стены и цементный пол были голыми, на них танцевали темные тени. В самом центре помещения стояли, образуя большое кольцо, металлические мусорные баки с пляшущими над ними золотистыми языками пламени, тянувшимися к детям в белом, которые наблюдали за нами сверху.

Фабрика в Термонде была специально выстроена так, чтобы СППшники могли следить одновременно за целым зданием, где работали дети-уродцы. Планировка помещения была открытой, прямо как здесь, и захламлено оно было примерно так же. Над головой на низких балках повисли два уцелевших металлических пролета.

Там и толпись белые, среди них устроился Нокс, усевшись на краю балки. Справа от него с какой-то банкой в руках сидел Майкл и тоже поглядывал на нас. При виде их ухмыляющихся рож рука запульсировала от боли. Я прижала ее к штанам, и когда нас с Вайдой втолкнули в центр огненного круга, мысли мои пустились вскачь.

Проклятье. Нам действительно придется сражаться друг с другом.

Обернувшись, я увидела, как Вайда сорвала грязный мешок с головы и швырнула его в ближайший полыхающий бак. Вены на ее шее вздулись от гнева, и я никогда не видела, чтобы она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться. В этот момент я впервые почувствовала страх. Сейчас я нуждалась в Вайде – нуждалась в ее острой интуиции и ее всегдашней вере в то, что она не сдастся и выиграет эту драку.

– Держись меня, – в который раз повторила я.

Вайда обхватила себя руками, словно пытаясь справиться со страхом, но вот один голос перекрыл остальные.

– Приве-е-ет, дамочки, – окликнул нас Нокс. – Обещаете вести себя прилично?

Круг занимал большую часть первого этажа, но за его пределами было достаточно места, чтобы дети, не одетые в белое, могли бы втиснуться. Однако они держались на расстоянии – даже Толстяк, фигуру которого я с трудом различала через завесу горячего мерцающего воздуха, поднимающегося от огня.

– Я могу вытащить его прямо сюда, – прошептала Вайда. – Застать врасплох и передать тебе.

Я потрясла головой:

– Слишком много пушек.

И все направлены нам в спины. А еще слишком много Синих. Придется подождать, пока он спустится, тут-то я его и возьму.

Почувствовав, как во мне вновь закипает гнев, я позволила ему заполнить себя до краев, просочиться в кровь, вытеснить все до единой мысли о милосердии. Я ощущала себя хищником, готовым выйти из тени и показать свое истинное лицо.

– Правила простые, – проговорил Нокс. – Кого вышибут из круга, тот выбывает из боя. Кого нокаутируют, тот выбывает из боя, и я делаю с ним все, что мне заблагорассудится. Никакой жалости. Единственный выход – остаться стоять, где стоишь, или броситься в огонь. Уловили? Ох… как же я мог забыть? Поскольку деретесь вы двое, я изменяю свои собственные правила. Никаких способностей. Вам предстоит кулачный бой, девочки, так что не сдерживайтесь.

Мы с Вайдой обменялись быстрыми взглядами. Я понятия не имела, о чем она думала, но тут же начала соображать, как ей быстро и без обмана меня победить. Отказ от драки означал бы, что сделка не состоится, но я не была в восторге от идеи, что Вайда вытолкнет меня из огненного круга.

– А как насчет сделки?! – крикнула я. – Запасы в обмен на разрешение присоединиться к одному из охотничьих отрядов?

Нокс напрягся на слове «запасы», а, что еще важней, дети подались вперед. Небольшое напоминание о жадности их вожака.

– Проклятье, – процедил он, – ну ты и зануда. Выиграй – и я, может быть, подумаю.

Сделав несколько шагов назад, я закрыла глаза. С какой силой ей нужно ударить, чтобы нокаутировать меня с одного раза?

– Введите его! – увидев нашу реакцию, рассмеялся Нокс. – Что? Вы, правда, думали, что будете драться друг с другом? Прикольно.

Вайда развернулась в сторону пролома в одной из стен здания за моей спиной. Мне в этом не было нужды. Одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы понять: неважно, что она увидела, дело было плохо.

Наверху было раздался шепот, но быстро стих, заглушенный другим звуком: рокотом, протяжным низким урчанием чего-то тяжелого, что волокли по земле.

По спине сбежала струйка пота, реагируя на натужное кряхтение, рычание, больше походившее на стон, звон чего-то, что могло быть только цепями.

Разум – странная штука, а мой – еще более странный, по сравнению с другими. Сам выбирает, о чем ему помнить, и даже решает, какие воспоминания оставить особо четкими и острыми, как осколки стекла. Такие воспоминания навсегда прорастают в тебе, неожиданно всплывая от звука или от запаха. Я столько всего забыла о своей жизни ДО того, как меня забрали солдаты, но будь я проклята, если мне когда-нибудь удастся изгнать из памяти хотя бы одно черное воспоминание о лагере.

Я не могла забыть о том, как нас распределяли по цветам, и, тест, который едва не завалила.

Не могла забыть лицо Сэм, когда стерла из ее памяти воспоминания о себе.

Не могла забыть блеск черных автоматов в лучах летнего солнца или снег, медленно падающий на электрический забор.

Не могла забыть длинную вереницу тех, кого посчитали опасными, скованных друг с другом железными звеньями, их лица за кожаными намордниками.

– Что… Что за фигня? – выдохнула Вайда, протягивая руку, чтобы дернуть меня себе за спину.

Там стоял он: кожа голубовато-бледная, одетый в драные камуфляжные штаны и рубашку, которая висела на тощем теле с впалой грудью. Сперва я подумала, что это мой ровесник, хотя кто знает. Сейчас он выглядел скукожившимся и обмякшим. Однако, глядя на безразмерные в сравнении с его телом, больше напоминавшим сдувшийся воздушный шар, штаны, я подумала, что раньше парень был гораздо крупнее.

Нокс позаботился о том, чтобы его оплетало достаточное количество веревок и цепей. Рот перерезала бандана, стиснутая между желтыми зубами, а я могла думать только о том, что лучше бы ему прикрыли глаза.

Покрытые корками веки, обведенные синяками глазные впадины, глаза черные и бездонные. Он смотрел на нас, сквозь нас, в нас.

Теперь я поняла, что кричала Оливия. Ее голос высоко и ясно звенел в моем сознании.

«Красный. Красный, Руби, красный».

Бывают кошмары, а бывают – кошмары. Красный опустил голову, длинные темные волосы плотной завесой легли ему на лоб. Наблюдая за нами сквозь просветы в спутанных кудрях, он дернулся, словно мышцы свело в спазме, и зажмурился, ожидая, когда тело сможет расслабиться. Распахнувшись снова, глаза расширились и остекленели – потом тело сотряс новый спазм, и человек перед нами исчез.